Мы продолжаем цикл публикаций о казахстанской правозащитнице Елене Семеновой, которая оказалась под прессингом после того как в 2018 году рассказала всему миру с высокой трибуны Европарламента о пытках в казахстанских тюрьмах и жестоком обращении с осужденными. Сегодня сразу несколько исправительных учреждений из разных регионов страны подали на лидера на лидера правозащитного движения Семенову 7 исков в суд с требованием привлечь руководителя общественного объединения «Мы против пыток» к гражданской ответственности за распространение сведений, распространяемых ею в социальный сетях, не соответствующими действительности. Причем по одному из исков суд 2 июня 2020 годы вынес решение и оно не в пользу Елены. У нас есть опасения, что таким образом пенитенциарная система пытается надеть узду на человека, чьим делом жизни стала борьба за соблюдение законов и конституционных прав граждан нашей страны.
Так вышло, что несмотря на свой недюжинный труд Елена, оказалась вне пределов внимания широкой общественности. Чтобы восстановить справедливость мы решили рассказать о том, что сделала эта необычайно скромная женщина для наших соотечественников, для продвижения демократических ценностей в казахстанском обществе. Первый очерк вы можете прочитать пройдя по этой ссылке https://pana-defenders.info
Сегодня же мы расскажем о том, как Елена на военной машине «въехала» в ОНК и НПМ (Национальный превентивный Механизм).
– В нашу предыдущую встречу, вы рассказывали о том, как в 2008 году и последующие несколько лет, будучи руководителем павлодарского филиала ОО «Оставим народу жилье», занимались решением вопросов банковских должников, как вы впервые столкнулись с проблемами осужденных, как поняли что правозащитная деятельность – это ваш путь.
– Ну не настолько пафосно, но, в принципе, так оно и есть, я укрепилась в своем решении стать правозащитницей в 2014 году. Я и до этого помогала писать родственникам осужденных жалобы, ходатайства, бегала с ними по различным инстанциям, а в сентябре 2014 года ко мне позвонили и сказали, что в учреждение АП- 162\4 г. Павлодар ввели войска, и там творится беспредел. Родственники тех, кто был «за колючкой» просили меня приехать и помочь. Сейчас я даже не смогу ответить, зачем я туда поехала. На тот момент я понимала, что нужна моя помощь вот и поехала. Я не знала, что я буду делать, чем я могу помочь, просто собралась – и поехала в учреждение. Когда стала подъезжать к учреждению, увидела патрульную машину, которая стояла на дороге, перекрывая въезд к учреждению, я оставила машину и пошла пешком. Огромная толпа людей стояла на подступах к главным воротам. К моему удивлению, люди меня узнали и, перебивая друг друга, стали рассказывать о том, что, по их предположениям, происходит за тюремными стенами. Честно сказать, я не знала, что нужно делать. По большому счету этим людям нужно было какое-то объяснение происходящего за забором, но никто к ним не выходил. И тогда я попросила дежурного, чтобы он пригласил начальника учреждения, чтобы тот успокоил толпу и объяснил людям, что происходит с их родными. Никто к людям не вышел. А потом из учреждения стали выезжать военные машины. И тут кто-то крикнул в толпе «трупы вывозят», и начались истерика и паника. Я решила, если там действительно трупы, то нужно сделать все, чтобы не дать этим машинам дорогу. Было только мое предложение не пропустить, и этого хватило, мне кажется. В тот момент людям нужно было только направление, что делать. Так получилось, что мы все встали в цепочку и собой преградили путь машинам. Но и военные по ту сторону были, видимо, полны решимости.
– Уж не хотите ли вы сказать, что они продолжали движение, рискуя раздавить эту живую цепочку.
-Да, именно так и было. Так вышло, что я оказалась в самом центре этой цепочки, и машина шла прямо на меня. Пешие омоновцы в бронежилетах и касках давай людей растаскивать, но люди будто срослись, а машина тем временем медленно надвигаться на меня. Мгновение – и я окажусь под колесами, и тут мне пришло решение. Я взобралась на подножку машины – а машина здоровенная – встала лицом к водителю и говорю ему: «А теперь езжай». Омоновцы пытались меня стянуть, но я мертвой хваткой зацепилась за крепление авто. Тем временем еще одна девушка последовала моему примеру. Словом, этим машины мы не пропустили.
– Чего вы этим добились?
– Как чего? Во-первых, военные машины вынуждены были сдать назад т.е. заехать обратно на территорию учреждения, во-вторых, военные вынуждены были нам показать, что никаких трупов в их машинах нет, и только после этого мы их пропустили. Однако мы пока не знали, что же происходит за высокими стенами. Мы требовали, чтобы вышел начальник учреждения, чтобы показали родным, что их близкие живы и здоровы. Но за забором никто не хотел реагировать, потом мы начали стучать по железному забору, и плавно стук в забор перерос в нечто большее: родственники начали ломать забор. Мужчины встали в один ряд и ногами стали дружно бить по забору, металлические листы стали прогибаться, к ним присоединились женщины – колотили по забору палками и другими предметами, у кого что было, металлический лист оторвали от забора. Затем стали ломать кирпичный забор и сломали. После чего родственникам предложили выбрать кого-нибудь одного, чтобы он зашел и увидел, что происходит, так как у меня никого не было, зашла одна женщина, ей показали её сына и других, которые, естественно, сказали, что все хорошо.
Однако этому никто не поверил, до вечера мы требовали и просили, чтобы вышел начальник учреждения, звонили в генеральную прокуратуру и говорили о том, что происходит, что родственники на грани и что снесут все на своем пути. Однако на том конце провода прокуратура отвечала, что оказывается у нас все хорошо, полная тишина, ничего не происходит. Нам пришлось объяснять, что часть забора уже развалили, родственники требуют начальника, а его нет, прокуратура Астаны была удивлена, так как им сообщали, что все в Павлодаре спокойно.
В общем, добились того, что начальнику пришлось выйти к народу, а представитель учреждения мне сказал, что это я во всем виновата, что произошло: если бы не я, то ничего бы не было. Я согласилась с ним и сказала, что я предупреждала и просила, чтобы к людям вышли и поговорили, какой итог – все равно пришлось выйти и разговаривать. И так до самого вечера мы находились около ворот учреждения, а следующим утром отправились в акимат, на третий день в ДВД. Мы добились того, что с нами начали переговоры.
Вот только никто так и не хотел нам рассказывать, что происходит за решеткой. Мы узнали, что часть осужденных вывезли в СИЗО, их там жестоко избивали, родственники добились, чтобы родным показали тех, кого вывезли в СИЗО, конечно все осужденные молчали «как штирлицы». И только потом мы узнали, что им было сказано, что если хоть один скажет слово, то остальные родственники не попадут в СИЗО, а так как заводили по одному, то, естественно, все молчали. В последствии осужденные рассказывали, как их привезли в СИЗО, спустили в так называемый ШЛЮЗ, это что-то наподобие подвала и люди в масках, в шинках (специальные перчатки как боксерские) избивали их до потери сознания.
Впоследствии по одному осужденному было возбуждено уголовное дело, однако оно было, как всегда, закрыто за недоказанностью. В течение последующих нескольких дней мы решили собрать как можно больше родственников и провести собрание, на котором решали, что делать дальше. Мы сняли зал и пригласили родственников на собрание, собралось очень много родственников, но сотрудников различных структур было еще больше. На этом собрании были провокации, которые могли закончиться печально, мне пришлось «закрывать собой» сотрудницу акимата которую прислали, чтобы она присутствовала на собрании. Я узнала её, когда на неё начались нападки со стороны нескольких агрессивных тетушек. Среди которых была зачинщица с перегаром, ей было «море по колено», и мне пришлось встать перед ней, и объяснять всем, что мы ничего не скрываем, а, наоборот, хотим сделать все происходящее открытым, чтобы все знали, что происходит. Конечно, это мало подействовало. Пришлось при помощи других «эвакуировать» сотрудницу акимата, и провести её до выхода.
После чего мы провели собрание, собрали подписи и делегировали участников в Астану в генеральную прокуратуру. В результате всех событий приехала комиссия, сотрудник генеральной прокуратуры и КУИС. Меня пригласили, чтобы я организовала и провела совместную встречу с родственниками осужденных и приехавшей комиссией. На этих «тройных встречах», где с одной стороны представитель КУИС, столичный прокурор, с другой – родственники осужденных, я – с нейтральной стороны, приняли всех желающих родственников. Эти встречи позволили людям озвучить и решить ряд проблем учреждения, и я считаю это нашим достижением!
– Давайте уточним в статусе кого вы выступали на этой встрече? Были ли вы на тот момент в каком-нибудь общественном совете, являлись ли членом НПО или были просто частным лицом в этой истории?
-Нет. На тот момент я выступала просто как гражданская активистка и правозащитница. События развивались стремительно, что я даже опомниться не успела, как оказалась втянута в самую активную правозащитную деятельность. Потом, когда сидели с комиссией, принимали родственников, разговаривали, выслушивали претензии людей их жалобы, ходатайства я поняла, что этими вопросами я просто обязана заниматься основательнее. Это был сентябрь, а в декабре 2014 я вошла в состав ОНК и в национальный превентивный механизм (НПМ). Вошла в эти две общественные организации, стала вникать в тонкости дела и осознала, что это огромное поле деятельности для тех, кто стоит на защите конституционных прав казахстанцев.
Коалиция по вопросам безопасности и защиты правозащитников, активистов
