Начало прошлого, 2022 года, вошло в историю современного Казахстана как «Qandy Qantar» — кровавый январь. Недовольство повышением цен на газ быстро переросло в многотысячные антиправительственные протесты по всей стране; часть мирных демонстраций вылились в беспорядки, которые были жестоко подавлены. Год спустя убедительного объяснения того, как и почему развивались события, нет, но все сходятся в одном: январские события сильно изменили политическое устройство страны и разделили на «до» и «после» жизни многих казахстанцев.
На седьмой день после Нового года в семье Мелдехан начали заканчиваться продукты. На тот момент протесты в Алматы уже почти прекратились, и по телевизору говорили, что в городе восстановлен порядок. Но интернета по-прежнему не было, а в магазинах брали только наличные.
За покупками поехали четверо детей — двое младших увязались за старшими. Объезжать пришлось почти что полгорода — где-то нашли хлеб, где-то памперсы. Возвращаясь домой, на пересечении улиц Сейфулина и Сатпаева они свернули в сторону площади Республики — главной площади Алматы. Там по их машине начали стрелять.
Старший сын, 18-летний Айдар, развернулся и попытался уехать, но стрельба усилилась. Позже в автомобиле насчитают около 20 отверстий от пуль.
Раненым детям удалось выбраться из машины и доехать на попутке до ближайшей больницы. Когда до нее добрался их отец, его старшая дочь была в реанимации с семью пулевыми ранениями. Младшая — 4-летняя Айкоркем — была уже мертва.
Отпуская детей за покупками, Айдос Мелдехан не знал, что тем утром президент страны Касым-Жомарт Токаев приказал стрелять на поражение, без предупреждения.
«За рубежом высказываются призывы к сторонам провести переговоры для мирного решения проблемы. Какая глупость. Какие могут быть переговоры с преступниками, террористами?» — сказал в обращении Токаев.
Мы быстро, просто и понятно объясняем, что случилось, почему это важно и что будет дальше.
эпизоды
Конец истории Подкаст
Риторика властей за первые пять дней протестов в январе менялась от равнодушия и готовности к частичным уступкам по снижению цены на топливо до заявлений о попытке госпереворота и жесткого подавления демонстраций, которые в некоторых городах приобрели агрессивный характер. «Власть не падет!» — заявил Токаев.
Столь жесткая реакция удивила многих в Казахстане: за три года, что Токаев был президентом, он ни разу не показывал крепкой руки. Бывший дипломат и министр иностранных дел, он выиграл досрочные выборы президента в 2019 году во многом благодаря поддержке своего предшественника Нурсултана Назарбаева, авторитарно правившего страной еще с советских времен.
Неожиданно возглавивший Казахстан Токаев часто воспринимался как марионетка Назарбаева, политологи сравнивали их отношения с тандемом Владимира Путина и Дмитрия Медведева. После ухода с поста президента Назарбаеву осталась должность руководителя Совета безопасности, пост главы правящей партии, политическая неприкосновенность и титул «Елбасы» — отец нации. Одним из первых решений Токаева в качестве президента стало переименование столицы страны Астаны в Нур-Султан.
Но в январе 2022 года Токаев проявил небывалую самостоятельность — он обвинил правительство в допущении беспорядков и отправил его в отставку, а также арестовал главу Комитета нацбезопасности и нескольких других соратников Назарбаева. Токаев обратился за помощью к Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) — возглавляемому Москвой военному союзу. ОДКБ направила в Казахстан около 3,6 тысячи человек, в основном из России.
К 13 января по всей стране были задержаны более 10 тысяч человек. По официальным данным, в ходе столкновений полиции и демонстрантов погибли 238 человек, в том числе 19 силовиков. Раненых, по разным оценкам, насчитали от нескольких сотен до нескольких тысяч.
«У руководителей правоохранительных органов отсутствовал единый алгоритм и план действий в данной ситуации. Была неразбериха, я должен откровенно это признать. Главы правоохранительных органов опасались брать на себя ответственность, — говорил позже в интервью Токаев. — То есть это была настоящая война, мне нужно было брать на себя ответственность».
Айкоркем стала самой младшей из жертв кровавого января, который унес жизни не только протестующих и силовиков, но и женщин, пенсионеров и детей, случайно оказавшихся на площади. По данным прокуратуры, «случайно под обстрел» попали 20 человек. Но правозащитники считают эту цифру заниженной — возможно некоторые родственники похоронили своих близких не докладывая об этом властям. Как много людей погибло в хаосе январских событий на самом деле, сейчас уже установить сложно.
«Они принесли смерть»
Айкоркем была любимицей своего отца: когда она родилась, Айдосу было сорок лет. Он говорит, что ей достались лучшие качества всех членов семьи, что она была ребенком, озарявшим любую комнату, в которую заходила.
На заставке телефона Айдоса — последняя фотография Айкоркем, сделанная 2 января, за пять дней до ее смерти. В нарядном платье девочка позирует на камеру — домашние вспоминают, что ей нравилось фотографироваться и танцевать.
В тот день, когда семья Мелдехан, как и многие другие казахстанцы, доедала новогодний бешбармак и оливье, в трех тысячах километров к западу от Алматы люди вышли на улицы, требуя снижения цен на сжиженный газ: с первого января они подскочили вдвое.
Демонстрации начались с города Жанаозен — известного всем казахстанцам как место массовых протестов нефтяников в 2011 году. Они тоже были жестко подавлены военными, погибли 17 человек, сотни были ранены.
В 2022 году, через два дня после начала, протесты охватили практически все регионы страны: на митинги вышли люди по меньшей мере в 16 населенных пунктах.
Требования демонстрантов уже не ограничивались снижением цен на топливо. Они касались социальной и экономической справедливости, политических реформ и повышения зарплат и пенсий. Единственным единодушным требованием демонстрантов стал окончательный уход из власти Нурсултана Назарбаева.
Самым популярным лозунгом тех дней стал «Старик, уходи», отражавший настроения уставших от коррупции, беззакония и бедности казахстанцев. Казахстан — самая большая и богатая на ресурсы страна Центральной Азии, но половина национального богатства, согласно исследованию аудиторской компании KPMG, в 2019 году принадлежала всего 162 людям.
Выйдя за пределы городов на западе, протесты становились агрессивнее. В Алматы начались столкновения с полицией, в ночь на 5 января протестующие начали жечь машины. Днем 5 января толпа штурмовала здание городской мэрии, бывшую резиденцию президента и несколько других здании.
Власти ввели в стране чрезвычайное положение, отключили мобильный и проводной интернет и телефонную связь. 6 января в Казахстан ввели войска ОДКБ.
Почему протесты так быстро стали столь массовыми и как их мирный характер сменился беспорядками, до сих пор точно не может сказать никто. Одни говорят, что за организацией демонстраций стояли лояльные Назарбаеву спецслужбы, другие — что таким образом Токаев избавлялся от предшественника. Третьи — что в смене власти в Казахстане были заинтересованы некие внешние силы, четвертые — что протестами воспользовались ОПГ.
Все соглашаются в одном: среди демонстрантов были как обычные казахстанцы, так и люди с ножами, палками и охотничьими ружьями, которые грабили магазины, штурмовали и поджигали административные здания. Многие называют их провокаторами.
Айдос говорит, что до гибели дочери не осознавал масштаб и последствия происходящего. По его словам, 4 января он даже сходил в ближайший полицейский участок и предложил свою помощь — как дружинника, но его поблагодарили и отпустили.
«У нас случались волнения в стране и до этого, и обычно они быстро прекращались. Я полностью доверял властям, и когда 4-го по телевидению увидел военных и полицейских на улицах города, я обрадовался и понял, что город не бесхозный, — говорит Айдос. — Я не знал, что они принесли смерть».
За год, прошедший со смерти дочери, Айдос рассказывал эту историю десятки раз, но комок в горле никуда не уходит. Семья Мелдехан до сих пор пытается выяснить, кто именно стрелял в их детей.
Больницу, где умерла Айкоркем и лечились многочисленные раненые, через несколько дней после ее гибели посетил президент Токаев. Айдосу удалось пробиться к нему и задать терзавшие его вопросы — «В чем были виноваты мои дети? Зачем стреляли по ним?». Президент попросил помощника записать контакты Айдоса, разобраться и связаться с ним, но больше от самого Токаева или сотрудников его аппарата семья ничего не слышала.
За последний год в попытках понять, что произошло, он не только писал многочисленные письма самому Токаеву, но и ездил в Астану на прием в администрацию президента. В схожем положении оказались многие другие родственники погибших и задержанных в январе.
«Невиновность мертвецов сложно доказать»
Правозащитница Бахытжан Торегожина отмечала праздники со своей пожилой матерью, когда ей начали звонить активисты и рассказывать о стрельбе. Интернета на тот момент в Алматы уже не было.
«Я не поверила и подумала, что люди сильно напуганы и путают, потому что обычно наши силовики применяют резиновые пули и светошумовые гранаты, — вспоминает она. — Но уже через несколько часов мы знали точно, что убивают в Талдыкоргане, Шымкенте и Кызылорде».
Власти Казахстана продолжают искать виновных как среди высокопоставленных чиновников, так и среди демонстрантов. По данным на апрель, против участников беспорядков было начато более тысячи уголовных дел.
Самое громкое обвинение — в государственной измене — на данный момент выдвинуто в отношении бывшего главы Комитета нацбезопасности, соратника Назарбаева Карима Маcимова. Двое его заместителей также были задержаны по обвинению в захвате власти. Процесс против всех троих ведется в закрытом режиме, материалы дел засекречены. Еще три сотрудника комитета еще в январе были найдены мертвыми — СМИ сообщали, что они покончили с собой.
По погибшим в результате беспорядков были заведены уголовные дела двух типов: по факту убийства и по факту организации и/или участия в массовых беспорядках. При этом практически все дела по факту убийства были прекращены, говорит Торегожина.
«Первая категория дел относится к тем, когда ранения были сквозными, и практически невозможно выяснить, кто конкретно стрелял, — такие дела прекращаются. Вторая категория дел — если пуля осталась в теле, то, возможно, удастся выяснить, из какого оружия стреляли и кто его владелец. Но если стрелял военный или полицейский, то такие дела получают гриф «секретно», — объясняет правозащитница.
Торегожина считает, что власти не заинтересованы в том, чтобы дела по январским событиям доходили до суда, а стрелявшие военные были наказаны. Многие дела, которые изначально были определены как убийство, позже были переквалифицированы в «превышение служебных полномочий» — наказание по этой статье значительно мягче.
Власти, предполагает правозащитница, хотят прийти к негласному консенсусу с обществом: не наказывать тех, кто стрелял по протестующим, но и не усердствовать в преследовании демонстрантов. За год до суда дошло лишь одно дело об убийстве.
Многие из родных погибших пошли на сговор с полицией и отозвали свои заявления, — говорит Торегожина. — Так как никто из них не хотел бы, чтобы их сына, брата или дядю посмертно определили как террориста. Это как советская статья за государственную измену. С такой фамилией всем будет сложно жить. А невиновность мертвецов сложно доказать».
Январские протесты стали самыми массовыми и самыми кровавыми в истории современного Казахстана. Вместе с коллегами Бахытжан Торегожина с первых дней пыталась вести учет погибших, пострадавших и задержанных. Их помощи просили десятки людей, которые не могли найти своих родственников. Позже волонтеры и правозащитники создали общественное движение Qantar2022, где обновляются данные по пострадавшим и погибшим.
«Мы были в шоке от того, что происходит, хотя и понимали, что живем в авторитарном государстве. Это было как вернуться в XX век, когда советские власти в 1986-м подавили одни из первых массовых протестов против СССР в Алматы, или как при Назарбаеве в 2011-м при подавлении восстания нефтяников в Жанаозене, — говорит Торегожина. — Но сейчас понимаешь, что январские события — это результат неисследованности тех событий. Когда власть остается безнаказанной, беззаконие становится цикличным».
В попытках найти своих близких люди обзванивали и обходили морги, больницы и СИЗО. Правозащитникам стали поступать новые сообщения — о пытках.
В СИЗО с больничной койки
37-летний автомеханик Ермек Абдрешев ушел из дома 5 января и не вернулся. Два дня спустя, очнувшись от комы, он обнаружил себя в памперсе на больничной кушетке: осколочное ранение лишило его глаза.
Так, прямо в палате, его и арестовали: Ермек вспоминает, как его в халате и тапочках вывели на улицу под прицелом автомата. «Мне не связали руки, но я чувствовал дуло автомата на затылке. Медсестра говорила им, что я не вижу, но, кажется, они поверили только тогда, когда я чуть не слетел с лестницы. Шедшие сбоку полицейские подхватили меня за руки и не дали упасть», — рассказывает Ермек.
Автозак, в котором везли Ермека, периодически останавливался, чтобы загрузить новых людей, и в какой-то момент в давке Ермек потерял тапочки. Высадили из машины его уже босиком; повели в здание и вместе с остальными выстроили у стен. Дальнейшее он вспоминает как дурной сон.
«Кто-то из находившихся там накрыл меня какой-то курткой из плащевки, так как я был в одном больничном халате. На что конвоир просто облил меня ледяной водой. Что он сделал с моим доброжелателем, я не увидел. Нас пытали как на допросах, так и в камере», — рассказывает Ермек.
Его освободили под подписку о невыезде лишь на одиннадцатый день заключения — Ермек уверен, что это произошло только потому, что он ослеп: «В камере я им откровенно мешал, я все время нуждался в сопровождающем, даже в туалет не мог самостоятельно сходить, спотыкался, падал». К моменту освобождения его второй глаз, частично сохранявший зрение, тоже полностью перестал видеть.
Ранение, вспоминает Ермек, он получил спустя всего несколько часов после того, как оказался в толпе протестующих. Кроме мирных демонстрантов он видел и тех, кого называет провокаторами — людей в военной форме, которые валили светофоры и разрушали здания. Он говорит, что с другими протестующими пытался успокоить и прогнать «провокаторов». Но власти заподозрили Ермека в участии в беспорядках.
Во время пыток, говорит Ермек, его не раз спрашивали, скольких человек он убил и что успел разгромить, и говорили, что он, скорее всего, был в первых рядах зачинщиков, раз ранили его.
Заведенное против него дело прекратили спустя семь месяцев — за отсутствием состава преступления. А вот дело о пытках в отношении него все еще открыто — но никуда не продвигается.
Власти признали факты «недозволенных методов дознания» и гибель от них шести человек. В марте прокуратура сообщала, что расследует более 200 жалоб. В ноябре уполномоченная по правам человека Эльвира Азимова сообщила, что власти закрыли 80% всех дел, связанных с пытками. Как отмечает в своем недавнем отчете правозащитная организация Human Rights Watch, за смерти задержанных к уголовной ответственности так никто и не привлечен.
Спустя год Ермек практически не выходит из дома и готовится к очередной операции. По дому он ориентируется на ощупь, но к потере зрения так и не привык. Говорит, что с января просто «водворился во тьму».
Когда Ермек вернулся после ареста домой, родные его не узнали. Его мама со слезами показывает его фотографии до 5 января и после СИЗО. Компенсации от властей, по словам Ермека, семья не получила — только пособие по инвалидности. Деньги на лечение собирали благодаря неравнодушным.
«В начале я была в шоке, все время плакала, — вздыхает его мать. — Он всегда был статным красавцем и всегда любил носить белые вещи, ему было так к лицу. А сейчас…» — «Сейчас на белое я все проливаю», — с улыбкой говорит Ермек.
Новый Казахстан?
«Почему-то все эти дни в Алматы было беспросветное серое небо: ни солнца, ни кусочка голубого неба. Сначала от тумана и смога, потом уже от дыма и взрывов гранат».
Алматинская художница Сауле Сулейманова выразила свои переживания январских событий в работе «Небо Алматы» — полотне размером 60 квадратных метров, сотканном из черных и красных полиэтиленовых пакетов. Она называет ее предчувствием и послевкусием кровавого января.
Многие из пришедших на ее выставку плакали, смотря на «Небо Алматы», рассказывает художница. Некоторые злились, говорили — зачем поднимать эту тему. Равнодушных почти не было.
Кровавый январь — это коллективная травма, о которой никто не хочет говорить, убеждена Сауле: «Кантаровцы (буквально — «январцы» — Би-би-си) — это любой человек, который оказался на площади в эти дни, это не обязательно демонстрант, или журналист, или активист — это мог быть просто прохожий, попавший под пули. То есть любой из нас».
Художница уверена, что события прошлого года изменили представления многих людей о своей стране. «Стало понятно, что перемены в этой стране принесут простые казахстанцы, которые не боятся рискнуть, чтобы что-то поменять. […] Люди наконец-то поняли силу общества, что можно — да, это рискованно, ты можешь поплатиться жизнью, но можно выражать свой протест, — говорит Сауле. — Мне кажется, у нас что-то произошло на глубинном уровне и люди начали легче говорить, и эти жертвы, мне кажется не зря».
За год, прошедший с январских событий, кажется, что изменилось действительно многое. Многие памятники первому президенту Назарбаеву были разрушены еще во время беспорядков — и не восстанавливались. Сам Елбасы лишился большинства своих привилегий и должностей — выступая с обращением впервые после беспорядков, он назвал себя простым пенсионером «на заслуженном отдыхе». Столице Казахстана вернули прежнее название — Астана.
Касым-Жоомарт Токаев не только открестился от своего бывшего начальника, но и начал обещанные политические реформы с переписывания конституции. Среди более чем двух десятков поправок — сокращение сроков президента до одного, зато увеличение самого срока до семи лет.
В ноябре Токаев провел досрочные выборы и с легкостью победил на них — спустя всего 10 месяцев после своего приказа стрелять на поражение.
«Токаев говорит, что он строит новый Казахстан, но выборы проводились в стиле старого Казахстана. У него не было реальной оппозиции — одни технические кандидаты, и у людей не было реального выбора», — говорит работающая в Казахстане британская журналистка Джоанна Лиллис.
Следующий тест «нового Казахстана» ожидается в ближайшие полгода: до июня в стране должны пройти парламентские выборы. В ноябре впервые с 2013 года была зарегистрирована новая партия, но и она, по мнению Лиллис, не выглядит как настоящая альтернатива власти.
«Пока мы не увидим реальную оппозицию, которая действительно критикует Токаева и требует от властей ответственности за свои действия, […] все это будет похоже на прежнюю политику назарбаевской эпохи, разве что чуть менее репрессивную, — говорит Лиллис. — Пока сигналы не обнадеживают».
***
Семья Мелдехан — одна из немногих жертв января, которым власти все же выплатили компенсацию — около 20 тысяч долларов — и трехкомнатную квартиру в алматинской новостройке.
Айдос убежден, что все это — для того, чтобы он перестал выступать по телевидению и говорить с журналистами. Но он настаивает, что не собирается молчать, и для него самое важное — выяснить правду о том, как погибла его дочь. Следствие установило, что пули, которыми стреляли по машине, были выпущены военными, но дальше дело засекретили: ни у Айдоса, ни у его адвоката сейчас нет доступа к деталям расследования. Через полгода после смерти Айкоркем на одной из центральных улиц Алматы неизвестные художники нарисовали мурал с ее изображением — черно-белую версию ее фотографии в национальном казахском платье. Рядом была строчка из стихотворения, сочиненного ее отцом: «Какой дядя в меня стрелял?»
Айдос с женой были тронуты портретом и договорились попробовать найти художников и отблагодарить их. Но когда они вернулись к муралу, рисунок закрашивали работники муниципалета.
В энергокомпании сказали, что были вынуждены закрасить портрет, так как несогласованное нанесение изображений на трансформаторные подстанции запрещено и художники закрасили предупреждающие об опасности объекта знаки.
Представитель компании добавил, что свою скорбь, свое сожаление и несогласие надо выражать в рамках законодательства.
Би-Би-Си ньюс русская служба новостей
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.