«Если будешь продолжать, они в твой университет напишут, что ты Аблязова поддерживаешь». Силовики и акиматы против гражданских активистов в Казахстане

Отставка Нурсултана Назарбаева в марте 2019 года и переименование Астаны в его честь совпали с ростом протестных настроений среди молодых казахстанцев. Весной сообщения об акциях с баннерами и одиночных пикетах стали появляться в прессе все чаще; власть отвечала административными арестами и штрафами, которые еще больше раздражали политизированную часть общества; как результат, к моменту президентских выборов 9 июня митинги протеста насчитывали уже десятки, а в Астане и Алматы — сотни участников.

Новый глава государства Касым-Жомарт Токаев декларировал приверженность «плюрализму мнений» еще во время предвыборной кампании. Вступив в должность, он создал Национальный совет общественного доверия и анонсировал пакет либеральных реформ — кто всерьез, а кто в шутку, но в Казахстане заговорили о «токаевской оттепели».

Впрочем, гражданские активисты, число которых за последний год выросло в разы, вряд ли согласятся с таким определением — «Медиазоне» они рассказывают о слежке, обысках, угрозах, вызовах на профилактические беседы, попытках вербовки и других способах давления силовиков и акиматов.

Борсеточка наперевес

Слежка

По наблюдениям собеседников «Медиазоны» из активистской среды, замечавших за собой слежку, типичный филер — мужчина средних лет в штатском с борсеткой через плечо. На контакт эти люди идут редко: понимая, что их обнаружили, они или стараются ретироваться, или переходят к грубым угрозам.

Активистка и журналистка Асем Жапишева стояла у истоков движения Oyan, Qazaqstan и участвовала в большинстве митингов, устроенных его сторонниками. Слежку она начала замечать с июня 2019 года, когда движение впервые представило свою декларацию; по словам Жапишевой, интенсивность наружнего наблюдения волнообразна — нарастает накануне запланированных акций и идет на спад в периоды затишья.

«Летом я постоянно замечала слежку, все время ходили по пятам. В один из таких случаев я развернулась и начала снимать их на камеру — они же начали просто убегать от меня», — писала она.

Угрозы

Другой «ояновец», политолог Димаш Альжанов во время подготовки к маршу перед Днем конституции 30 августа в Алматы тоже пытался снять преследовавших его людей на камеру.

«Буквально за ночь до нашего марша несколько людей следовали за нами какое-то время до отдельных локаций. Мы начали преследовать их в ответ и фиксировать все на видео. И один из сотрудников полиции, я так полагаю, не заметил, что я снимаю его, пока он шел по тротуару и отдавал указания своим сотрудникам по рации. Когда он обнаружил это, он повернулся ко мне и начал угрожать. Потом, сняв с себя куртку и борсеточку — у них они обычно так наперевес — подошел ко мне и, представившись авторитетом криминального мира, вором в законе, начал угрожать, что если он меня встретит еще раз, то это будет последнее, что со мной случится», — рассказал Альжанов «Медиазоне».

Позже активисты Oyan, Qazaqstan сообщили, что им удалось идентифицировать представившегося «вором черной масти» мужчину; через фейсбук они потребовали, чтобы полиция начала расследование, но реакции не последовало.

Наблюдение за домом

Практика слежки за активистами гораздо старше движения Oyan, Qazaqstan и применяется не только к его сторонникам. 2 августа 2018 года алматинский юрист и общественник Альнур Ильяшев, активно выступавший за реформу МВД после трагической смерти фигуриста Дениса Тена, заметил во дворе своего дома подозрительную машину, в которой посменно дежурили незнакомцы. Перед этим Ильяшев подал в акимат сразу 32 заявки на проведение митинга, рассчитывая, что у чиновников просто не хватит изобретательности, чтобы придумать столько убедительных обоснований для отказа.

«Подъехала машина до обеда, часов в одиннадцать, ее отец заметил, говорит: «Что-то странное, сидят там в машине, никто не выходит». Еще жара была, лето. Это были оперативники. Это было сразу видно, ведь двор у нас непроходной и сразу посторонние вычисляются. Они очень длительное время там находились. Видно было, как они менялись — одни приходили, другие уходили. В районе трех часов я подошел к ним, еще и пост написал соответствующий, что такая ситуация. Говорю им: «Я так полагаю, вы по мою душу?». Они, конечно, вида не подали, но я говорю: «Ладно, что вы. Я такой-то такой-то, занимаюсь тем-то, предполагаю, что по этой причине вы ко мне пришли». Они там мялись, но по лицу было понятно, что я оказался прав. После того, как я их вычислил, они уехали оттуда. Возможно, даже то, что мы выложил фотографии машины с номерами и сотрудниками, повлияло, возможно, им после этого дали отмашку, и они уехали», — вспоминает активист.

«Надавить на родителей, чтобы они надавили на меня»

Визиты домой

Иногда силовики не просто дежурят под окнами активистов, но и без приглашения заходят к ним домой. Так случилось с Асем Жапишевой, в квартире которой 5 июля 2019 года полицейские побывали в отсутствие хозяйки.

«Тогда мне скинули фотографию, как у кого-то на балконе висит надпись «Оян», я выложила ее в твиттер. Через 20 минут ко мне домой пришла полиция. На тот момент там находилась только моя подруга. Полицейские без каких-либо санкций и разрешений пришли ко мне домой, сказали, что соседи жалуются, якобы у меня собираются люди и постоянно кричат «оян!», хотя такого никогда не было. Они обыскали балкон, всю квартиру, даже в духовку заглянули. Подруга была настолько перепугана, что она у них даже не спросила ничего. После этого они ушли», — рассказывает Жапишева.

Как выяснилось позже, тогда же к ее соседям приходили неизвестные, которые объяснили, что рядом с ними живет «преступница», за которой стоит внимательно наблюдать, когда она появится дома.

Посещение родственников

Похожий визит силовики нанесли и семье активистки Oyan, Qazaqstan Айгуль Нурболатовой — оператора акции «От правды не убежишь» и участницы многих митингов. Перед маршем 30 августа 2019 года в дом, где она прописана, пришли люди в штатском, и, показав повестку, завели разговор с родными девушки.

«Сначала просто спрашивали, искали мой адрес, потому что я прописана у родителей. В первый раз они не смогли с родителями увидеться, так как дома был только маленький братишка, и он сказал, что не знает, где я. Во второй раз они снова пришли, ждали родителей около дома. Им они сказали, что я собираюсь выходить на марш в поддержку ЛГБТ, что тоже было очень странной дезинформацией. [Это] попытка по-любому как-то на родителей надавить, чтобы они в свою очередь надавили на меня. Получается, в основном они давили на моих родителей, до меня как-то не дошли. Родители попросили, чтобы им показали доказательства того, что я где-то что-то нарушаю. Они сказали, что это происходит в соцсетях. Они их просмотрели, увидели, что там ничего такого нет. Так что они во все это не поверили, но все-таки начали мне звонить и говорить: «Пожалуйста, раз ты занимаешься своим этим активизмом — пусть это никак нас не затрагивает». В принципе, они довольно адекватно отреагировали. Я их предупреждала, что может такое быть», — говорит Нурболатова.

«Больше похоже на запугивание». Активист и полиция: три стадии сближения

Повестка

Повестки с вызовами на профилактические беседы, которые полицейские вручают активистам и их родственникам, заслуживают отдельного внимания. По словам Айгуль Нурболатовой, в ее случае документ был составлен с очевидными неувязками.

«Там было указано, что за неявку мне грозит арест и что-то еще, но это полностью взятый текст из уголовной повестки, а должна была быть административная. Плюс в этой повестке стояла печать департамента по борьбе с экстремизмом, что тоже абсолютно выдуманная ерунда. Так как меня не нашли, они ручкой в повестке перечеркнули время и дату и написали, чтобы я приходила на следующий день с утра», — рассказывает активистка.

Когда она пришла в отделение полиции вместе с адвокатом и журналистами, ее не пустили в здание — оригинал повестки остался у родителей Нурботаловой; при себе девушка имела только снимок документа на телефоне. Впрочем, полицейские дали ей номер сотрудника, который ее вызывал.

«Сначала он мне говорил, что «вот я уже подхожу к отделению, подождите, я опаздываю, две минуты, я иду, иду». Я ему перезваниваю через 15 минут — он не берет. Через 20 минут он говорит: «Знаете, мы решили, что вы свободны, можете идти, не будет никакого разговора». Я говорю: «В смысле, мы сейчас зря прождали, простояли?». Он говорит: «Что, вы еще не довольны, что ли? Все, мы вас отпускаем». Я говорю: «Ну если у вас ко мне вопросов нет, то у меня к вам есть вопросы, почему вы моим родителям такие вещи говорите». Он ответил: «Меня нет на работе, я вообще уехал на вызов»», — пересказывает девушка телефонный разговор.

Беседа

В отличие от Айгуль Нурболатовой, многие активисты просто не успевают подготовиться к встрече с полицейскими. Асем Жапишевой повестку снинули в WhatsApp задним числом — уже после того, как 28 августа 2019 года ее доставили в городской департамент полиции Алматы. Там же оказались художник Роман Захаров и постоянная участница митингов Жанель Шаханова, которым повестки вручили незадолго до беседы, назначенной на тот же день.

«На этой повестке не было никакой причины, а также информации о том, в каком статусе нас вызывают на допрос, там просто было написано «профилактическая беседа» и печать стояла — «Организация по борьбе с экстремизмом». Я была с мужем дома и объяснила сотруднику, что заранее нас не предупреждали и прям сейчас я не могу поехать, на что он начал пугать и говорить, мол, если вы сейчас не поедете, то вас силой заставят, в принудительной форме», — рассказывает Шаханова.

Приехав в департамент полиции, активистка не застала там следователя Абдуллаева, упомянутого в повестке.

«Нас потащили не в тот кабинет, который был указан, а в другой. Мы зашли, и там сидел представитель акимата. Со мной был мой адвокат, и первый наш вопрос был: «Где следователь Абдуллаев, почему я разговариваю не с ним?». На что он начал успокаивать и говорить, что он из акимата и это просто беседа. Я периодически переспрашивала, допрос ли это, он говорил, что не допрос, а просто беседа. В этом формате я имела право не отвечать ни на какие вопросы, в основном сидела и слушала, что они говорили», — вспоминает Шаханова.

Рядом с представителем акимата во время этой беседы сидел мужчина, который задавал вопросы о соцсетях активистки; она предполагает, что это был сотрудник КНБ.

«Он спрашивал: «Зачем вы это удалили, а зачем вы это постили?». Говорил, что «этого делать не нужно, мы вас предупреждаем». Они говорили, что это незаконно, что нас арестуют, говорили, что мы занимаемся пропагандой <…> Задавали наводящие вопросы, говорили, что наша деятельность небезопасна и все это имеет последствия. Завуалированно так говорили. <…> Они говорили, что это предупреждение. В целом весь формат беседы не имел никаких законных оснований. Поэтому это было больше похоже на запугивание», — вспоминает девушка.

Асем Жапишева, которая побывала в департаменте полиции Алматы в тот же день, утверждает, что сотрудником акимата, который вел беседы с активистами, был заместитель руководителя управления общественного развития Алматы Айдар Есенбеков.

«Он угрожал мне и уголовным преследованием, и всякими разными вещами. Хотя один факт того, что меня вызвал сотрудник акимата, используя полицию — это абсолютно незаконно», — настаивает Жапишева.

После этого случая активисты написали в Генпрокуратуру коллективную жалобу на незаконный, по их мнению, вызов в полицию. Жалоба была зарегистрирована, затем Генпрокуратура спустила ее в городскую. По словам активистов, их обращение так и не было рассмотрено.

Шантаж

Об угрозах, звучавших во время профилактической беседы, рассказал «Медиазоне» и активист из Астаны, попросивший не называть его имя.

В начале октября 2019 года, говорит молодой человек, по дороге в университет его остановили два оперативника, которые сообщили, что студент проходит свидетелем по уголовному делу.

«Вручили повестку — не было указано времени, ничего такого, сказали, вам просто нужно с нами проехать. Ну, я решил поехать. Когда привезли в РОВД, хотел вызывать адвоката, но мне не дали этого сделать. Там были такие вопросы по типу чем занимаешься, с кем живешь, с кем общаешься, куда ходил, что было на руках — больше личные данные хотели собрать. Тогда я понял, что обо мне они очень многое знают. Оперативник, пока ждали следователя, спросил у меня: «Это татуировка?». Я ответил: «Да», а он говорит: «А родители не были против?». Я: «Да нет», он такой: «Как? Твоя мама же намаз читает». В общем я понял, что КНБ собирал на меня информацию. Они знали, на кого я учусь, что я делал и так далее», — утверждает собеседник «Медиазоны».

В какой-то момент, продолжает молодой человек, силовики намекнули, что политическая активность может обернуться для него отчислением из университета.

«Один из полицейских, когда я в РОВД находился, сказал: «Зачем тебе все это? Если будешь продолжать такую деятельность, они же в твой университет напишут письмо, что ты Аблязова поддерживаешь. Якобы ты экстремист». Я говорю: «Ну я же его не поддерживаю». А он: «А им все равно». То есть это тонкий намек, что если я продолжу и дальше действовать, то меня экстремистом назовут и из университета выгонят», — заключает активист из Астаны.

«Для души». Две истории о неудавшейся вербовке

По месту учебы

Как следует из рассказов многих молодых «ояновцев», с университетами у силовых структур Казахстана — особая связь. 18-летний студент из Шымкента, который не считает себя активистом Oyan, Qazaqstan, но состоит в одноименном телеграм-чате, на условии анонимности рассказал «Медиазоне», что 18 сентября 2019 года сотрудник КНБ пришел к нему прямо в вуз.

«Нашей старосте позвонили из деканата и сказали, что меня хочет видеть проректор. Когда я зашел к ней в кабинет, там сидела сама проректор и неизвестный мне мужчина в гражданском. Проректор вышла из кабинета и сказала: «Можете поговорить». Мужчина предпочел не церемониться и сразу сказал: «Дай мне посмотреть твой телефон». Я уже понял, к чему движется дело, и сказал, что отдам телефон только с санкции властей и при наличии понятых. То есть смог защитить позицию. На что он улыбнулся и сказал: «Ну ладно, тогда садись, поговорим»», — описывает юноша свою первую встречу с представителем спецслужбы.

По его словам, мужчина предъявил ему удостоверение КНБ, в разговоре старался быть максимально доброжелательным и повторял, что хочет стать для юноши другом.

«Возможно, на его мягкость повлияла моя инвалидность, она визуально заметна — у меня ДЦП. Может, он изначально так был настроен», — рассуждает студент.

Беседа с сотрудником заняла около полутора часов, он расспрашивал студента о чатах в телеграме, движении Oyan, Qazaqstan и взглядах юноши на политическую ситуацию в стране.

«Он сказал: «Предмет разговора будет никому неизвестен, я сюда сам пришел, у нас в Шымкенте много таких, я просто выцепил список из чата и хожу по нему». Я же ответил, что он все равно будет вынужден подать отчет и с его стороны предмет разговора не будет конфиденциальным. Он просил меня не разглашать информацию о нашем разговоре и даже дал мне договор — бланк, с помощью которого меня могли завербовать. Там был примерно такой текст: «Я, ФИО, поговорив с сотрудником таким-то и узнав о механизмах работы, обязуюсь не разглашать их и впредь в служебных записках фигурировать под псевдонимом». Там я мог выбрать себе псевдоним, поставить подпись и так далее. Потом он очень долго меня убеждал, что это ничего не значит, делается для его спокойствия и вообще, как только я попрошу, он принесет этот документ и порвет перед моими глазами. Кроме него его никто не увидит — он будет лежать в самом далеком сейфе просто как бы «для его души»», — рассказывает житель Шымкента.

Документ так и не был подписан, говорит он, но сотрудник КНБ сразу предупредил студента, что их встреча — не последняя.

«Он знает все мои номера, мой домашний адрес, скорее всего, попросил поднять документы у руководства университета. Уже в следующий раз он сам со мной связался, это было 5 ноября. Оставалось четыре дня до уже объявленного Oyan, Qazaqstan митинга, который прошел в Алматы. Он предупреждал, что свяжется. Он отзвонился и сам приехал ко мне домой. Я вышел, и он начал расспрашивать меня о том, не будет ли происходить что-либо в самом Шымкенте. Пытался узнать, нет ли других активистов-сторонников Oyan, Qazaqstan в нашем городе», — вспоминает собеседник «Медиазоны».

Как в кино

Порой казахстанские спецслужбы обставляют попытку вербовки эффектными обстоятельствами, в чем убедился активист из Алматы Муслим Маден. Произошло это вечером 12 ноября 2019 года, спустя три дня после проведенного Oyan, Qazaqstan митинга, когда Маден ловил такси до своего загородного дома. Как оказалось, за рулем подобравшей его машины сидел сотрудник КНБ.

«Перед выездом из города он что-то пробормотал, но я не расслышал, так как был в наушниках. Переспросил, что он хотел. Он говорит: «Ты же с «Ояна?»», и это было шоком для меня, поэтому я не ответил на вопрос. Он говорит: «Я тебя узнал» и объясняет это тем, что видел мои фотографии с проведенного нами марша 30 августа. После чего он представился — ну, не по имени, сказал, что он из Комитета национальной безопасности. Он начал говорить о том, что моя деятельность может разрушить мое будущее, и о том, что у них есть информация о моей родственнице, которая болеет раком. И он начал использовать это, говоря, что я могу ее расстроить своей деятельностью», — рассказывает Маден.

По его словам, за этим последовали вопросы о наиболее заметных членах движения — таких, как Асем Жапишева и Димаш Альжанов. Не получив ответов, человек за рулем заговорил о «‎взаимной помощи».

«‎Он начал говорить, что мы могли бы помочь друг другу: мол, я предлагаю тебе свою помощь, а ты нам можешь дать свою. Я не стал уточнять, какая это была бы помощь, но уже было понятно, что речь шла о том, чтобы я работал на них и был информатором», — объясняет активист.

Пять простых, но надежных способов хотя бы ненадолго избавиться от активиста

Административное дело

В апреле 2019 года Асия Тулесова и Бейбарыс Толымбеков были задержаны, а позже получили 15 суток административного ареста за то, что развернули на беговом марафоне в Алматы баннер «‎От правды не убежишь». Их действия полиция квалифицировала по статье 488 КоАП РК (нарушение законодательства об организации и проведении мирных собраний). Международная правозащитная организация Amnesty International признала Толымбекова и Тулесову узниками совести.

По той же 488-й статье КоАП судили операторов Суинбике Сулейменову, Айдоса Нурбулатова и Айгуль Нурболатову, которые снимали акцию на марафоне. Они получили максимальные штрафы, предусмотренные этой статьей — по 50,5 тысячи тенге (133 доллара США).

«‎Ситуация была непонятная, потому что мне в итоге дали штраф по статье 488 КоАП за участие в несанкционированном митинге, хотя я снимала то, как двое ребят держат баннер. Ну и вопрос был к судье: мол, меня судят за то, что я снимала баннер или [за] то, что я оказалась свидетелем? Они говорят: «Да». Я говорю: «Я сейчас стою в зале суда в футболке с этими же надписями и хештегами, и меня журналисты снимают. Получается, мы сейчас всем им тоже дадим этот штраф?». Судья на это не смог ответить. Получается, никто не смог ответить, как я вообще участвовала в митинге, если я просто снимала», — вспоминает Нурболатова.

Армия

Едва отбыв административный арест, 20-летний Бейбарыс Толымбеков был призван на срочную службу. Он обратился в призывную комиссию с просьбой об отсрочке, но 17 мая 2019 года его отправили в часть. Тогда Казахстанское международное бюро по правам человека и соблюдению законности (KIBHR) и Международное партнерство за права человека (IPHR) сообщали, что «‎за квартирой, где живут родители Бейбарыса и где живет он сам, ведется наблюдение людьми, предположительно, из министерства обороны». По данным правозащитников, к матери Толымбекова приходили‎‎ «‎шестеро человек в гражданской одежде», которые искали призывника-активиста, а по телефону женщине угрожали увольнением с работы.

Тюрьма

15 марта 2019 года один из создателей незарегистрированной партии «Наше право»‎ Марат Турымбетов был признан виновным в нарушении условий пробации, и Турксибский районный суд Алматы заменил ему условный срок на реальный. За два года до этого Турымбетов был условно осужден на 2,5 года по делу о мошенничестве, как говорит «Медиазоне»‎ его соратник Альнур Ильяшев — сфабрикованному.

«‎На него в 2017 году, исходя из банальных особенностей ведения казахстанского бизнеса, дело сфабриковали, чтобы не рассчитываться с ним — дали ему судимость условную, в то же время аннулировали свои обязательства перед ним. А потом, уже будучи возмущенным всем этим, потому что там участвовали и правоохранительные органы, и суды, он начал заниматься гражданским активизмом и бороться с пороками системы‎»‎, — рассказывает Ильяшев о своем товарище.

Как отмечало Казахстанское международное бюро по правам человека и соблюдению законности, нарушением условий пробации суд счел «‎нахождение Марата в дневное время в кафе, в котором в меню присутствует пиво, при том, что человеку с аппаратом искусственной почки алкоголь противопоказан»‎.

«‎Он инвалид первой группы, проходит гемодиализ — три раза в неделю он должен проходить процедуру по очистке крови. И даже несмотря на это, его поместили в тюрьму, хоть и водили оттуда на процедуры <…> Причем это сделали перед выборами. Когда стало ясно, что он будет о них писать, его закрыли и освободили только после того, как выборы состоялись. У Марата очень много подписчиков в фейсбуке, я думаю, все было из-за этого‎‎»‎, — рассуждает Ильяшев.

5 июля 2019 года Бостандыкский суд города Алматы принял решение освободить Турымбетова по состоянию здоровья и вновь назначил ему пробационный контроль на три года.

Стрельба

26 августа 2019 года на входе в Талгарский акимат Алматинской области в 63-летнюю активистку Галину Арзамасову, выступающую против продажи земель «зеленой зоны»‎ без согласия местных жителей, выстрелили из пневматического оружия. Пуля попала в тазобедренную кость. Женщина шла на прием к акиму района, чтобы рассказать, как на участке, выделенном под строительство школы, возводят частные коттеджи.

После инцидента полиция задержала подозреваемых — акима Панфиловского сельского округа Нургали Аппазова и его водителя Гани Сманова; их действия квалифицировали по части 3 статьи 293 УК РК (хулиганство, совершенное преступной группой, с применением оружия). 4 октября 2019 года суд постановил освободить Аппазова под залог в размере 6 миллионов тенге (примерно 16 тысяч долларов США).

«‎Мы просили переквалифицировать действия основного подозреваемого лица Аппазова со статьи «хулиганство» на часть 2 статьи 99 (покушение на убийство) УК РК. В прокуратуре Талгарского района <…> сославшись на то, что якобы до настоящего времени расследование по данному делу не закончено, посчитали, что преждевременно квалифицировать действия Аппазова как покушение на убийство», — рассказывал адвокат активистки Нурлан Рахманов на пресс-конференции 12 ноября.

25 декабря дело начал рассматривать Талгарский районный суд, который, впрочем, тоже отклонил ходатайство потерпевшей о переквалификации обвинения на более тяжкую статью.

Поджог

В начале 2020 года активистка и художница из Алматы Салтанат Ташимова, поднимающая экологические и социальные проблемы, рассказала в фейсбуке, что в ночь со 2 на 3 января неизвестные камнями разбили три окна в ее доме, а двое суток спустя попытались его поджечь.

«Где-то в первом часу услышали шум огня, какой-то странный, полыхающий огонь, подбежали к окну на кухне, увидели столп огня за окном, дочка закричала. Я увидела, что окно горело снаружи. Я, конечно, испугалась, мне показалось, внутри уже все горит. Побежала за водой. Когда прибежала, оказалось, что это внешнее стекло облили. Когда открыла окно, увидела на подоконнике гарь, пахнет бензином, на стекле разводы бензина. Сверху, над проемом, аж до крыши видно гарь, копоть очень сильная», — описывала Ташимова случившееся изданию «Vласть».

После происшествия она подала заявление в Бостандыкское управление полиции. Сама активистка связывает поджог с публикацией материалов о незаконной застройке участков вблизи взлетной полосы алматинского аэропорта.