Особо опасны

Улица Красногорская упирается в шлагбаум и будку охраны, за которыми высится длинная белая стена с колючей проволокой. На ее фоне немного удивительно выглядит одноэтажное стеклянное здание, похожее на небольшой филиал банка или ЦОН. Внутри здание тоже напоминает банк или ЦОН: несколько рядов синих стульев, впаянных в кафельный пол, и четыре окошка. Время от времени к ним подходят люди и спрашивают что-то. Впрочем, это вряд ли касается банковских операций, потому что, несмотря на внешнюю схожесть, здесь все-таки не банк и не ЦОН, а фронт-офис следственного изолятора ЛА 155/18. Сюда приходят не ради кредита, а ради свидания с теми, кто находится за белой стеной с колючей проволокой. Об этом напоминает девушка в камуфляже, которая нет-нет выходит из белого коридора, выкрикивая фамилии арестантов.

За время его отсутствия людей во фронт-офисе становится все больше – и они все меньше похожи на клиентов банка, в первую очередь, за счет баулов, полных теплой одежды.

Однако, судя по словам Нурпеисова, который возвращается во фронт-офис спустя час-полтора, арестантам – во всяком случае, его подзащитным – больше помогло бы изменение меры пресечения.

— Как они себя чувствуют? – спрашиваю Нурпеисова, когда мы садимся в его машину, чтобы он отвез меня к матери Оксаны Шевчук.

— Они устали морально и психологически, хотят домой к детям, — отвечает адвокат. — Шестого ноября, когда начнется суд, будем ходатайствовать об изменении меры пресечения. Но полагаем, что откажут. Оксана готова писать жалобы. Почему их за политические убеждения ломают?

— А что с Джаукеровой?

— У Джаукеровой два сына. У одного аутизм. Поэтому у нее тоже были претензии, а именно -к Дариге Назарбаевой, которая в свое время назвала детей в специальных интернатах «уродами». Для Джаукеровой это было оскорблением. Если ее сын болеет аутизмом, это не значит, что она алкоголиком была, например, или еще что-то. Они, кстати, жили в Жанаозене, где экология, скажем так, не в самом лучшем состоянии. Может, это сыграло роль? Всякое же бывает. Участие в майском митинге она признает. Говорит, что много чего хотела сказать. Она жила гражданским браком с человеком, которому не давали квартиру, хотя он ветеран-афганец. Сама она раньше, до переезда в Алматы, работала преподавателем в Жанаозене. Когда она сказала ученикам, что никто из них не будет президентом, пока жив Назарбаев, ее уволили.

В качестве улик, которыми следствие хочет доказать экстремизм в действиях Джаукеровой, могут использовать банку синей краски и белую простыню. Эти предметы у Джаукеровой нашли в ходе второго обыска; в первый раз у нее, по словам Нурпеисова, изъяли ноутбук.

У Шевчук обыск тоже проводился дважды. В ходе первого изъяли планшет и другую технику, а во второй раз нашли четыре листовки на двух языках, казахском и русском, призывающие к бойкоту президентских выборов, а также дымовые шашки. Нурпеисов говорит, что когда он приехал в дом к Шевчук, его «устранили», оттолкнув от контейнера, в котором, якобы, и нашли дымовые шашки.

— Они не имели права этого делать, — говорит Нурпеисов, когда мы подъезжаем к небольшим железным воротам, за которыми высится недостроенный дом.

Этот дом находится в Турксибском районе, рядом с Первомайским мостом и железной дорогой; пока Екатерина Шевчук, мать Оксаны, возится в огороде, обрезая виноград, совсем недалеко гудит паровоз. Сюда семья Шевчук переехала из верхней части города, района торгового центра Mega, когда их дом попал под снос. Жилье в новом районе семья Шевчук строила своими силами. Оксана активно помогала родным. Но сейчас, после ареста, стройка остановилась. Поэтому Екатерина Шевчук, бодрая и жизнерадостная, несмотря на арест дочери, бросает силы на огород.

— Синоптики обещали изменение погоды и у меня один денек есть: я вот, цветочки уже закопала, надо еще малину обрезать, виноград. Что еще у нас есть? Тюльпаны, нарциссы. Малина растет, черешня, помидоры, — говорит Екатерина Шевчук, склоняясь над грядками.

— Мы собирались все вместе, как обычно, что-то с этим участком сделать, сад посадить для детей. У Оксаны их четверо. Еще она хотела прудик выкопать, чтобы раков разводить.

— Раков?

— Да, она любит раков… В общем, сейчас этот участок пустует, ничего там нет. Жизнь развернула в другую сторону. Никто не планировал, что ее посадят. Хотя мы были в курсе, что за выход на митинг может что-то быть…

Раньше, по словам Екатерины Шевчук, Оксана не интересовалась политикой. В детстве она увлеклась игрой на фортепиано, самостоятельно записалась в музыкальную школу, не поставив об этом в известность родителей, а когда выросла, начала активно работать. Екатерине Шевчук не нравится, когда многодетных матерей называют иждивенками.

— Оксана всегда работала, — говорит Екатерина Шевчук, — даже машины мыла. У нее кожа слазила, когда она приходила, там же с химикатами работают. У меня был бизнес, но он исчез. И чтобы прокормить детей, она там работала. Потом риэлтором была, квартиры продавала. Она много чем занималась… Нельзя сказать, что она сидела дома и ждала манны небесной. Она всегда работала. Она всегда искала, как не просто прокормить детей, а чтобы все было хорошо, чтобы на все хватало. Она все всегда делала ради детей. Это единственный мотив. Ничего для себя. Валяться, себя жалеть – это не ее.

— Никто и не собирался бы просить, что-то клянчить, просто, раз Назарбаев перед своим уходом сказал, что будут пособия, Оксана и пошла. Но когда ей три раза пинка под зад дали, она и подумала: раз вы так к нам относитесь, то и мы будем так же, — говорит Екатерина Шевчук.

Когда в феврале погибли пять девочек, сгорев во времянке на окраине столицы, Оксана Шевчук отреагировала на это довольно остро.

— Подвигло ее, когда в Астане девочки сгорели. До этого она в политике была полный ноль. Все началось, когда сгорели девочки. Ее просто сама ситуация в шок повергла. Тем более у нее свои маленькие дети…

В политической программе ДВК, по словам матери Оксаны, ей понравилась именно социальная часть.

— Она симпатизировала программе в социальном аспекте: какие будут пособия, какие будут зарплаты, именно в этом аспекте, как женщина, как мать четверых детей… Экстремистских целей у нее не было. Все было направленно на мирные вещи, чтобы донести до большего количества людей. Потому что многие тоже об этом всем думают, но боятся даже сказать. Есть категория людей, которые точно также думают, но боятся об этом говорить. А она просто не побоялась. Вот и вся разница. Потому что вся политика власти основана на страхе, на подавлении. Все эти тюрьмы, количество полицейских – все это, чтобы люди боялись.

Надеясь достучаться до властей и общества, Оксана Шевчук вышла на митинг 1 мая, который состоялся в Центральном парке Алматы. Тогда ее задержали и, по всей видимости, обратили на нее внимание.

Контейнер стоит во дворе, в стороне от ворот. И контейнер, и ворота постоянно открыты.

— У Оксаны перед вторым обыском был домашний арест. Она не выходила из дома. Не могла она их (дымовые шашки – V) принести, купить. До этого уже обыски прошли. Она не могла эти шашки принести, это нереально. Это кто угодно мог сделать, потому что контейнер открыт, собак нет, ворота тоже целый день открыты. Вы же зашли? Ну вот, и вы могли бы эти шашки подкинуть, потому что контейнер открыт. А четыре листовки подкинули под лестницу. Там тоже все открыто. Сарай открыт. У нас ничего закрытого нет.

Когда мы впервые увиделись с Екатериной Шевчук, светило солнце и на ней было легкое платье. Шестого ноября она одета теплее, потому что солнце больше не светит. Скоро начнется суд над ее дочерью и Гульзипой Джаукеровой.

Помимо неё, к зданию суда пришло еще несколько десятков человек — группы поддержки Оксаны Шевчук, Гульзипы Джаукеровой и еще двоих, Жазиры Демеуовой и Ануара Аширалиева. Одна из группок, состоящая из мужчин, стоит в углу и обсуждает аресты: кто, когда и на сколько суток был осужден. Человек, которого мне представляют как родственника Аширалиева, отказывается говорить. «Не уполномочен», — скромно отвечает он на просьбу дать комментарий.

Внутри здание Алмалинского районного суда, еще года полтора назад не отличавшееся от других, похоже, как и фронт-офис СИЗО, на банк или ЦОН: в фойе сделали ремонт, появилась стеклянная комната, которая, если бы не надпись «mediator», вполне сошла бы за офис менеджеров среднего или младшего звена.

Зал суда, кажется, не изменился. Десятки человек, пришедшие поддержать обвиняемых, выкрикивая «мы не экстремисты», в него не помещаются. Там всего две скамьи, а нужны по меньшей мере четыре. Адвокаты говорят, что внизу, в подвале, есть зал побольше. Судья, подумав, соглашается перенести заседание туда.

В новый зал сначала пускают адвокатов и обвиняемых. Некоторое время они ждут своих стороников. «Я требую, чтобы мои родные присутствовали на суде!», — кричит Ануар Аширалиев из-за решетки.

Заседание все не начинается, люди разбиваются на мелкие группки, разговаривая друг с другом и с обвиняемыми. В зале становится тише. Гульзипа Джаукерова говорит тем, кто подходит к решетке, что люди, которые выходили на митинги, делали это не ради Аблязова. «Мы хотим улучшения жизни для всего казахстанского народа. То, что нас обвиняют в участии в ДВК, это полнейший абсурд. Очень много людей даже не знают, что такое ДВК, но они все равно выходили митинг. Кто-то видел их программу знают, что это отличная программа. Если бы «Нур Отан» предложил нам такую программу, я бы выходила за «Нур Отан»,- сказала она.

«Свободу матерям! Свободу политзаключенным!», — выкрикивает, достав бумажный плакат и прерывая тишину, женщина в платке.

Тем временем, пришедших на суд просят пройти в другой зал, третий за полчаса. Они решают, что там будет зал побольше, но оказывается, что в нем ведется видеосъемка, а процесс все-таки пройдет там, откуда они только что вышли. «Опять обманывают»,- выкрикивает кто-то.

Появляется судья Куралай Дарханова. Адвокаты обвняемых, Галым Нурпеисов и Гульнара Жуаспаева, ходатайствуют о разрешении журналистам вести аудио -и видеосъемку. Судья отказывает. Еще одно ходатайство защиты — об отводе прокурора и судьи. Заседание переносят на 13 ноября.

Из всех событий этого дня единственным по-настоящему светлым, пожалуй, можно назвать только одно: короткое, минут пять, свидание Оксаны с младшей дочерью Евой.

Текст Данияра Молдабекова, фото автора

https://vlast.kz