17 июля, г.Алматы, как получилось, что М.Жыланбаев ст.258 405 УК РК 7 лет заключения, который был гордостью Казахстана, установив 7 мировых рекордов, оказался в тюрьме? Почему после Кантара ситуация с правами человека в Казахстане ухудшилась? Бахытжан Торегожина, известный правозащитник, призвала власти в интервью exclsuvie.kz хотя бы просто исполнять закон.
– Марат Жыланбаев – марафонец с мировым именем, рекордсмен Книги Гиннесса, успешный предприниматель. Он проводил курсы по марафону в Астане, где бывали чуть ли не первые лица нашего государства. Он был человеком, у которого всё было: признание, стабильность, финансовая независимость. Когда он заявил о намерении создать политическую партию, я удивилась. Поначалу подумала, что это будет инициатива среди бизнесменов – ещё один условно «разрешённый» проект. Но когда он начал выходить на акции, сотрудничать с независимыми активистами, стало ясно: речь идёт о реальной оппозиционной партии. Тогда я уже понимала, чем это может обернуться. Понимал ли это Марат? Я думаю, что он понимал, но у него была вера в закон, в справедливость, потому что он жил в благополучном Казахстане, он видел только ту сторону, где были успешные люди, где его слава, его авторитет имели какое-то значение.
– Официально его обвиняют в экстремизме. Но все понимают, что настоящая причина – попытка создания политической партии. Как с юридической точки зрения выглядит это дело?
– Формально – обвинение в поддержке экстремистской организации. Речь идёт о том, что он оплатил избирательный взнос женщине, которая баллотировалась на выборах. Это были его личные средства – порядка 500 тысяч тенге. Он говорит об этом открыто: «Я самодостаточный человек, у меня есть эти деньги».
Однако следствие интерпретировало это как финансирование экстремистской деятельности. Обвинение строится на том, что, якобы, деньги поступили от Мухтара Аблязова и были направлены на создание оппозиционной партии «АЛГА». Хотя никаких реальных доказательств этому представлено не было.
Главной целью любой политической партии является приход к власти. В нашей стране приход к власти независимых, нерегулируемых и неконтролируемых политических партий исключен.
– Это известный факт. А на что он рассчитывал?
– Марат по своей натуре – лидер. Он всегда находился в той части казахстанского общества, где принимались решения. В тот период, когда он начал проявлять политическую активность, власти сделали шаги навстречу – по крайней мере, внешне. Был снижен порог для регистрации политических партий: с 40 тысяч до 5 тысяч человек. Это подавалось как сигнал к демократизации, к открытию политического поля. Я думаю, Марат действительно поверил в эти изменения. Он воспринял их как реальный шанс, как готовность власти к политической конкуренции. Он знал свои возможности и верил, что сможет зарегистрировать партию.
– А что, если бы он пошёл по стандартному пути – создать прокси-партию с благословения властей? Известность у него огромная, репутация безупречная, заслуженная гордость нации. Разве не было бы разумнее сначала пойти на компромисс – создать «промежуточную» структуру, а потом превратить её в настоящую партию? Не добился бы он большего, будь он осторожнее?
– Нет. То, что вы называете благоразумием – на самом деле маленькая ложь, политическая хитрость. А Марат – человек честный. Он исходил из закона: у него есть право – он хотел его реализовать. Он не пытался никого перехитрить. А прокси-партии, клоны – мы всё это уже видели. Помните партию «Руханият» и другие подобные проекты? Всё это заканчивалось печально. Марат же действовал открыто: он хотел участвовать в выборах, говорил о демократизации. Он не позволил себе ни малейшего обмана – и именно за это мы его уважаем.
– Но зачем он на это пошёл? Он же из детдома, достиг невероятного, стал символом успеха. Почему ему, успешному человеку с именем, нужно было идти в политику?
– Когда видишь несправедливость, можно отвернуться, сказать: «это не моё дело». Но есть такие, кто говорит: «это надо поменять, страна нужна нам всем». На таких людях, как Марат, держится независимость, ценности, государственность. Но их единицы. И все же, то, что они есть, говорит о том, что общество не совсем сгнило, что в обществе есть здоровые клетки, которые говорят о том, что в стране что-то не так.
– Он заплатил за это дорогую цену: голодовка до истощения, он зашил себе рот. Это уже не просто протест – это вызов системе. Есть ли у политзаключённых другие способы выразить свою позицию?
– Я почти 20 лет поддерживаю политических заключённых. Раньше, когда они жаловались – через адвокатов или письма – мы могли писать обращения, и был хоть какой-то отклик. Прокуратура проводила проверки, что-то налаживалось. Да, могли ответить, что «не подтвердилось», но заключённые потом говорили: «Да, приходили, стало лучше».
Сейчас всё по-другому. С 2022 года, после трагических событий, когда стрелявших прикрыли, началась волна безнаказанности. Сотрудники УИС поняли: можно нарушать – и ничего не будет. Это стало нормой. Марат – не просто заключённый. Он грамотный, знает, на что имеет право. Он понимает, какой должна быть еда, какие должны быть прогулки, когда менять постель. Он пишет жалобы. Но жалобы не выходят за стены учреждения. Вместо реакции – репрессии. Его лишили возможности общаться с внешним миром. В колонии два Skype-канала: один – для судов, второй – для разговоров с близкими. Ему отключили второй – чтобы изолировать, не дать передавать жалобы. И более того – настроили других заключённых против него: мол, «из-за него» скайп отключили всем. Он пошёл к администрации: «Почему отключили?» – в ответ: «Прекрати жаловаться». Тогда он объявил голодовку. Мы написали в прокуратуру. Ответ был абсурдный: «Он голодает в целях лечения». Через адвоката Марат передал: «Не распространяйте ложь. Я голодаю, потому что отключили скайп». Теперь при каждом визите адвоката – полный досмотр, как будто это опасный преступник. Это демонстрация: «Нам всё равно. Ты – заключённый. Будешь молчать». Мы работаем напрямую с УИС, прокуратурой, судами, даже с администрацией президента, обращаемся к международным партнёрам, просим поднять вопрос – они полностью игнорируют.
– Вы говорите, что ситуация с правами человека резко ухудшилась после январских событий. Но ведь официально считается, что «Кантар» стал поворотным моментом, после которого началась либерализация – внесли изменения в выборное законодательство, появились новые партии. Формально – это движение в сторону демократии. Получается, на самом ситуация ухудшилась?
– Ситуация очень сильно ухудшилась. Говорят, с кем поведёшься, того и наберёшься. Думаю, дело в том, с кем мы теперь находимся в политическом и идеологическом союзе. Мы видим, как усилилось влияние России, особенно в сфере политической культуры. Всё, что сейчас происходит – отношение к правам человека, к свободам – словно калька с российского сценария. Даже омбудсмен, который должен быть независимым защитником граждан, теперь требует доверенности от заключённого, чтобы рассмотреть его жалобу. Хотя заключённый – в тюрьме, и сам часто не может отправить письмо. Это абсурд. Марат Жыланбаев неоднократно обращался к омбудсмену Ластаеву, но его обращения так и не покинули стены учреждения. Это очень печально. Я слушала Дмитрия Мурадова, где он говорил о политических заключенных в России. Как их задерживают, в каких условиях они содержатся. Было впечатление, что там говорится про Казахстан. Сегодня в местах лишения свободы политические заключенные содержатся хуже, чем уголовники. Их постоянно унижают, ущемляют в правах. А поскольку это люди, которых несправедливо осудили, понятно, что они с этим не соглашаются.
– Неужели даже международные правозащитные организации игнорируют ваши обращения?
– Нет. Игнорируется их голос. Раньше была хотя бы видимость реакции: отвечали на письма, пытались что-то исправить. Сегодня – полный игнор даже в отношении решений Комитета ООН по правам человека.
– А что вообще сделали международные организации после Кантара – кроме заявлений и рекомендаций?
– А что они могут? Их основная функция – напоминать государствам об их международных обязательствах. От этого зависит имидж страны, инвестиционный климат, внешнеэкономические отношения. Но Казахстан, по примеру России, просто положил на всё это – как я говорю – «огромный кирпич».
– Но ведь тема прав человека напрямую связана с инвестициями, логистикой, экономикой. Тем более, в условиях войны в Украине, когда Запад ищет альтернативные маршруты и партнёров. Получается, Запад закрыл глаза на права человека?
– Формально – нет. Запад, особенно Европейский союз, всегда заявляет, что права человека – это не предмет торга. Но на деле – да, этот вопрос явно отодвинут на второй план. Сейчас в приоритете экономика, энергоносители, геополитика. Критика в отношении прав человека для Казахстана больше не является «лакмусовой бумагой», лишь эпитетной темой, где они хотя бы должны создавать видимость, что с этим у нас не так плохо.
– Я очень боюсь, что Марат может повторить судьбу Арона Атабека. То, что произошло с Ароном – это позор на нашей репутации, страшное несмываемое пятно. Марат должен умереть или быть на грани смерти, чтобы его освободили?
– Важно понять простую вещь: человек, лишенный свободы, не лишается достоинства. Государство обязано обеспечить ему условия, соответствующие закону. Если человек осуждён на 7 лет, это не значит, что его нужно сломать, унизить и довести до физического или психического истощения. Жизнь человека в тюрьме – это ответственность государства. Сегодня отношение к Марату Жыланбаеву – это не просто беззаконие, это системное насилие. Почему он должен ловить мышей в ШИЗО, где прогнил пол, где вонь идёт от мусорки под окнами, и где у него отобрали даже подушку и простыню? Я не знаю, зачем. Но я знаю, что это нарушение закона. Прокуратура обязана вмешаться. Администрация президента обязана отреагировать. Это – прямая ответственность власти. Завтра любой может оказаться в такой ситуации. Тот же Карим Масимов когда-то подавлял оппозицию и, уверен, не думал, что окажется за решёткой. Мы хотим, чтобы восстановили права Марата. Он хочет бегать, там есть место для спартакиады. Ему жена привезла токарный станок, мольберт, он рисовал. После того, как против него натравили весь лагерь, у него забрали мольберт, станок, краски, кисти. В качестве протеста он начал голодать и его отправили в ШИЗО, жить с крысами. За окном штрафного изолятора находится помойка и он не может даже дышать свежим воздухом. Мы не просим особых условий. Мы просим одного – соблюдайте закон. Уважайте право человека на жизнь и достоинство. У Марата сейчас подошёл срок возможного перевода на более мягкий вид наказания. Мы понимаем, его вряд ли отпустят. Но подойдёт следующая дата – через три месяца. Если по закону он может быть освобождён, освободите его. Не повторяйте трагедии Арона Атабека, которого довели до смертельного диагноза, а потом вывозили насильно, привязанным к носилкам. Не делайте того же с Маратом.
– Как изменилась ситуация с политическими заключёнными в целом? Их стало больше?
– Проблема в том, что сегодня нет открытого политического поля. Люди боятся заявлять о своих правах. Они понимают: шаг в сторону – и ты в тюрьме. А тюрьма сегодня – это риск для жизни. Жизнь человека обесценилась. Она стала ничтожной. И если кто-то погибнет – никто даже не поинтересуется, что произошло. Это не только казахстанская, а глобальная тенденция. Я слежу, например, за ситуацией в США, за протестами студентов в Гарварде, и вижу, как нарушаются их элементарные права. Когда к власти приходят политики вроде Трампа, они меняют государственное отношение к базовым свободам. И, похоже, мы сейчас переживаем глобальный кризис не только прав человека, но самой ценности человеческой жизни. Но даже если это волна, синусоида – она когда-нибудь пойдёт вверх. Вопрос – когда.
– В обществе права человека воспринимаются как нечто абстрактное. Люди не выходят на протесты, не ассоциируют чужие права со своими. Почему нам вообще важно защищать права человека – не с точки зрения благородства, а с прагматической точки зрения?
– Государство – это не просто институт власти. Это, в первую очередь, мы с вами. Люди. И жить в своём государстве должно быть безопасно, свободно и достойно. Почему многие стремятся в демократические страны? Потому что там они чувствуют себя защищёнными: есть Конституция, работающие законы, механизмы влияния на власть. Мы не просто налогоплательщики, мы – граждане. Мы хотим, чтобы в нашей стране наши дети чувствовали себя в безопасности, чтобы мы могли участвовать в выборах, создавать партии, влиять на решения чиновников. Всё начинается с базового – с соблюдения прав человека, с уважения к человеческому достоинству.
– Тем не менее, форма протеста у активистов становится всё жёстче. Люди, кажется, идут на осознанную самопожертвованность. Почему и зачем?
– Это не радикализм. Это – отчаяние. Поверьте, эти люди не сразу выходят на пикеты. Они пишут письма, обращаются в суды, пробуют диалог. Всё это игнорируется. Даже правозащитники сегодня ощущают себя ненужными: ни прокуратура, ни суды, ни депутаты не реагируют. Когда у тебя нет другого выхода, когда все законные механизмы не работают – ты идёшь на крайние меры. Марат Жыланбаев, например, пытается зарегистрировать политическую партию уже 27 или 28 раз. Он прошёл все легальные пути. И теперь его протест – это не только акт отчаяния, но и акт достоинства. Он говорит: «Я не собираюсь жить в стране, где мои права попираются. Это моя страна. Я хочу жить по закону».
– Но ведь очевидно, что репрессивная машина работает по указке сверху. Как вы думаете, зачем Акорда сознательно создает «биографию героев» своим оппонентам? Это же невыгодно даже с прагматической точки зрения.
– Когда Касым-Жомарт Токаев стал президентом, у многих была надежда. Он говорил о необходимости исполнять решения Комитета ООН, о правах женщин, подписал указ о правах человека. Мне казалось, пришёл дипломат, который понимает международные обязательства.
Но потом начался откат. Причём – демонстративный. Обещали снизить порог для регистрации партий – снизили, но ни одна партия не была зарегистрирована. Заявили о 30% женщин в парламенте – не исполнили. Все эти шаги оказались имитацией. Проблема в самой системе: она перерабатывает даже здравые идеи. Она заражена авторитарным наследием, которое перемалывает всё человеческое. Даже если у власти появится человек с искренними намерениями – эта система его сломает. Поэтому менять нужно не фигуру, а саму систему.
– Но всё же – вы работаете, говорите, выступаете. Кто-то скажет: раз вам позволяют это делать, значит, не всё так плохо?
– Отличие в том, что я не претендую на власть. Я говорю, как правозащитник, который работает при любой власти и пытается действующую власть призывать исполнять законы. Если вы приняли закон о 30% представительстве женщин – исполняйте. Если снизили порог партий до 5 тысяч человек – регистрируйте.
– Ирония в том, что у нас даже требование соблюдать закон уже воспринимается как вызов. На вас лично оказывается какое-то давление и как вы ему противостоите?
– Да, давление было. Всегда. Но я не делаю это публичным. Почему? Потому что, если правозащитник начинает говорить о себе, как о жертве, это может деморализовать других. Я считаю, что большее – это потерять саму жизнь. А к смерти я готова. Я прожила хорошую жизнь.
Если ты не боишься, если у тебя нет тайн и скелетов в шкафу – бояться нечего. А если хотят убить – убьют. Но не стоит давать себя запугать. Это очень важно: сохранить внутренний стержень. На той стороне работают хорошие психологи. Они знают слабости каждого – долги, личные проблемы, уязвимые места. Но если ты стоишь на своём, если ты внутренне чист – тебя невозможно сломать. Такие, как Марат, потому и остаются стойкими. Потому что им нечего скрывать. Они – свободны внутренне. И власть, как ни странно, уважает силу. Не подхалимство, не торг, а силу духа. И в завершение хочу сказать – каждый может помочь. Напишите Марату письмо, даже если он его не получит. Напишите президенту. Поддержите адвоката. Поддержите его семью. Поверьте, для тех, кто находится в тюрьме, это очень важно. Им каждый день говорят: «Ты никому не нужен». Они должны знать, что их не забыли. Что их борьба не напрасна. И что на таких людях, в конечном счёте, держится сама государственность.
Эксклюзив.кз
Обсуждение закрыто.