25 дней пребывания за решеткой алматинец Тимур Ким называет погружением в преисподнюю. Пережитое под стражей он описывает одним коротким и вызывающем ужас словом — «ад». Его подвергали истязательствам и прессингу — жестоко избивали, били током, грозили изнасиловать полицейской дубинкой, а жену «сделать террористкой», — выбивая нужные показания. По заявлению Кима власти завели дело о пытках, но спустя два месяца о ходе расследования ему ничего не известно.
37-летний Тимур Ким с женой и тремя маленькими детьми живет в небольшой и уютной квартире недалеко от озера Сайран в Алматы. Он занимается ремонтом и сборкой компьютеров, а также изготовлением мебели на заказ. Спокойный и размеренный быт этой аполитичной дружной семьи прервался в январе, когда на пороге появился вооруженный спецназ.
Вечером 9 января Тимур готовил на кухне макароны, жена сидела в комнате с детьми. Они собирались ужинать, когда в дверь постучали.
— Дочка подошла к двери и спросила: «Кто там?» Попросили позвать папу, чтоб помог поднять соседу стиральную машину, — вспоминает Ляйлим Абильдаева, жена Тимура. — Я слышу по шагам, что муж подходит к двери. Щелчок — и далее он орет, дети орут. Я подбегаю, на меня бойцы ОМОНа автомат навели. Их было десять, из них семь с автоматами. Я детей отвожу, говорю им: всё будет хорошо. Они начали мужа бить. Здесь [показывает пространство у стены] один сотрудник держал мужа и бил его. Они требовали у меня удостоверение, куртку, почему-то именно черную. Когда я ходила за курткой, телефоном, на спине чувствовала дуло автомата.
На глазах детей на отца надели наручники и, не дав ему обуться, увели.
омой он вернулся через три с половиной недели. Освобождение было бы невозможным без борьбы Ляйлим, которая обивала пороги, пытаясь доказать, что ее муж не совершал преступлений.
«Я ТЕБЯ ПРИСТРЕЛЮ. У НАС ЕСТЬ ТАКОЕ ПРАВО»
Тимур рассказывает о пытках подробно, пытаясь не пропустить деталей. Показывает темные точки — следы после применения электрошокера. Они, как и гематомы от ударов, всё еще сохранились, хотя прошло больше месяца.
Избиения, которые начались в квартире, продолжились в автозаке. В пути несколько сотрудников полиции пинали его лежащего на полу машины. Доставили в здание, где тоже стали избивать.
— Бросили меня в коридоре. Кто-то сказал, что я раздавал оружие. И тут же на меня накинулись человек шесть-восемь в камуфляже. Я упал и защищался. Они били по голове, по корпусу. Запинывали. Ничего не спрашивали. Это продолжалось минут 10–15. Затем меня завели в кабинет, приказали сесть на пол. Стул не давали. Я попросил воды. Не дали. В горле пересохло. Начали спрашивать. Я рассказал, как всё было, — говорит Тимур.
Днем 5 января, когда массовые протесты в Алматы перетекали в погромы — толпа захватила здания акимата и резиденции президента, которые затем были подожжены, — Тимур Ким находился дома. Вечером к нему приехал деверь Ермухамед, предложил поехать на площадь.
— Я сначала отказался. Потом он снова предложил — просто понаблюдать, вдруг помощь кому-то нужна будет. Я согласился. Мы поехали. Выехали на моей машине. Машин по городу было мало — и все без номеров. Я номера снимать не стал. Приехали на площадь со стороны [улицы] Желтоксан. Вышли из машины и наблюдали за происходящим. Здание акимата горело, возле Банка RBK мародерствовали. Видел, кто-то с кувалдой шел. Близ площади постояли минут 15 и потом поехали по Сатпаева в сторону дома, — рассказывает Тимур корреспонденту.
Пока ехали домой, по словам Тимура, видели горящие машины, разгромленное здание управления полиции Алмалинского района. По словам Кима, он вернулся домой и в тот день больше не выходил. Полицейские в это не поверили. Они заявили, что он Ким похож на мужчину, который раздавал оружие протестующим.
— Один из сотрудников в кабинете взял каску и тыльной стороной стал бить меня. «Правду говорить будешь?» Я говорю: «Это всё правда». Потом он достал из кобуры пистолет и сказал: «Сейчас я тебя пристрелю. У нас есть на это право». Я говорю: «Не надо, у меня четверо детей, жена. Я не такой человек. Вы, наверное, с кем-то перепутали». Он поднес пистолет к виску и нажал курок. Я чувствую, что щелкнуло. Я не знаю, знал ли он, что там нет патронов, или мне повезло. Потом другой зашел и пнул меня со всей силой в бок живота, начал допрашивать, — говорит Тимур.
В ход пошел электрошокер. Били по голове, по телу. Затем посадили на колени, на голову надели пластиковый пакет. Он задыхался, пакет снимали. Давали немного отдышаться и надевали вновь. Приказали вытянуть вперед руки, били по ним бутылками с водой. Потом сняли обувь и били дубинками по ступням.
— Они сказали мне: сделаем так, что твоя жена на площади раздавала оружие. Из твоей жены и из тебя сделаем террористов. Надо будет, десять свидетелей найдем, чтобы против тебя показания давали, — продолжает Тимур Ким. — Дали мне бумагу, чтобы я подписал. Я хотел прочитать, но не дали. Они открывали сразу последние страницы, и я там просто расписывался. Что там написали — я не видел. Как подписал бумаги, за мной пришли двое мужчин и вывели из кабинета. По лестнице мы пошли куда-то. Меня вели лицом вниз. Я был во многих кабинетах, никто не представлялся. Меня повели в другой корпус, завели в кабинет, предложили еду и воду. Бутылку 0,5 [литра] выпил залпом. Мне сказали, что до утра буду с ними, пристегнули к батарее, вторую руку освободили. Они легли в конце кабинета, а я до утра сидел у батареи.
ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ ЧЕРЕЗ 22 ДНЯ
Ляйлим в это время не находила себе места. Она попросила младшего брата Ермухамеда, бывшего полицейского, узнать, куда забрали Тимура. На следующий день семья узнала, что его держат в департаменте полиции, но туда никого не пропускали, вокруг стояли бойцы спецназа. Затем Ляйлим позвонили с неизвестного номера. Это был Тимур.
— Я обрадовалась. Он попросил завести детей домой к соседям. Я подумала, что он скоро вернется и не хочет, чтобы дети видели его в таком состоянии. Мне говорили, что его 48 часов продержат и отпустят домой после допроса. Его привели в наручниках. Это был обыск. У мужа голова была опухшая, порезы на лице. Руки как шарик в наручниках. Брюки порванные. Я хотела сфотографировать, но они запретили. Они разрешили переодеть его, но я футболку снять не смогла из-за наручников. Он был в синяках и порезах, ноги фиолетовые, гематомы. Я была в шоке. Я спрашиваю, когда его отпустят. Следователь говорит, что он телосложением похож на человека на видео, который на белой «Делике» раздавал оружие. Но Тиме даже не показывали видео, — говорит Ляйлим.
После обыска Кима водворили в изолятор временного содержания. Сняли отпечатки пальцев и посадили в камеру, где сидели «такие же ребята, перепуганные, избитые». Тимуру Киму предоставили государственного адвоката. Нанятого семьей частного адвоката так и не пустили в здание полиции.
Следственный суд, который проходил в онлайн-режиме, санкционировал содержание под стражей на два месяца. На заседании Тимур Ким узнал, что ему вменяют «акт терроризма».
— Я был в шоке от того, что меня обвиняют в терроризме. Я в жизни никогда не держал оружия. Даже в армии не был. Оружие видел по телевизору, — рассказывает Тимур Ким.
В ИВС Тимур Ким просидел 12 дней, хотя по закону удерживать там могут не более 72 часов. «Они держали его так долго, чтобы за это время синяки зажили», — полагает Ляйлим.
В середине января из изоляторов по всей стране стали просачиваться жалобы на пытки. В учреждение пришла комиссия. Тимур говорит, что показал им гематомы. Но у представителей комиссии, замечает Тимур, с собой не было телефона, камеры, чтобы фиксировать на фото или видео. Позже его отвезли на медицинское освидетельствование. О результатах не сообщили.
О том, что Кима перевели из ИВС в следственный изолятор на окраине города, жена подследственного узнала не сразу. Ляйлим сообщили после того, как она опубликовала видеообращение на своей странице в Instagram’е, заявив, что не знает местонахождение мужа.
Она каждый день ходила в прокуратуру, чтобы получить документ общественного защитника. Там требовали предоставить отрицательный ПЦР-тест на коронавирус. Ляйлим получила на руки результаты теста, но зайти к мужу сразу не получилось.
— Я утром еду к мужу, чтобы отнести «передачку», и оттуда еду в прокуратуру. Мне говорят: «До обеда подождите», потом уже «до вечера», а вечером говорят: «Завтра». И вот так вот неделя прошла. Каждые три дня сдавала ПЦР-тест, стоимость каждого теста — 10 тысяч [тенге]. Потом снова еду в прокуратуру, чтобы дали мне бумагу защитницы. Там говорят: «Зачем вы приехали? Вам же сказали сидеть дома. Когда будет готово, тогда сами позвоним вам». Я говорю: «Хорошо, тогда я телевидение вызову, буду говорить, что вы мне уже неделю обещаете». Выходит другой сотрудник с бумагами и дает их мне: «Вот ваша бумага, разрешение, возьмите», — вспоминает Ляйлим.
Первое свидание с мужем она получила через 22 дня после его задержания. Им дали всего 10 минут. Оба плакали. Он спрашивал о детях, она объясняла, что всё хорошо, и обещала «вытащить» его из изолятора.
В последующие дни Ляйлим разрешали встречи через стекло, общаться можно по телефону. Раннее утро начиналось с очереди перед воротами СИЗО. Внутрь она попадала к полудню. Не без труда доступ к подзащитному получил частный адвокат.
НЕ В СИЗО, НО ВСЁ ЕЩЕ ПОД СЛЕДСТВИЕМ
В следственном изоляторе, рассказывает Тимур, тоже пытали. Били дубинками, угрожали изнасиловать.
— Пытали электричеством. 220 [вольт] к розетке подключали. Надевали на руку мокрые тряпки, потом провода медные — и в розетку. От ударов тока падал, — говорит Тимур Ким. — Говорили, что сейчас ты показания не дашь, мы тебя изнасилуем, дубинкой изнасилуем и руки ноги поломаем, отправим это видео в соцсети, твоим родственникам, распространим это. И вот я потом дал на себя показания другие. Я начал сочинять на ходу, чтобы приблизительную картину вырисовывать и подвести это к опознанию того парня. И на следующий день пришел мой адвокат со следователем из Генеральной прокуратуры. И я сказал, что это всё, что писал [показания], было неправдой. Потом жена шум подняла: после того как адвокат с ней, видимо, связался, сказал, что меня в СИЗО пытали. И потом ко мне через несколько дней пришел общественник, тоже с какой-то комиссии по защите прав человека. Он сказал, что предаст огласке то, что меня пытали. Я сказал, не надо, потому что мне сотрудники говорили, все уйдут и адвокат уйдет, правозащитники уйдут, комиссия уйдет, а ты здесь останешься, с нами. «Ты лучше подумай о своем здоровье, тебе над живым отсюда выйти». Вот я не стал говорить, что пытают.
Тем временем тесть Тимура Кима написал заявление в антикоррупционную службу по фактам пыток над зятем. Сотрудникам этой службы Ким рассказал о пережитом в ИВС. Его вновь отвезли на медицинское освидетельствование — снимать побои, но с результатами опять не ознакомили.
Вскоре Тимур в третий раз дал показания следователям. Сотрудники прокуратуры, говорит он, проверили и удостоверились, что оружия Ким не раздавал.
— Я поехала в прокуратуру и потребовала позвать прокурора, вышел Нурлан Ауганбаев, заместитель прокурора. С ним были еще два человека. Я им говорю: «Мой муж даже на митинг не выходил, он просто проезжал с братом. И мой муж не то что три недели, а даже три минуты не должен сидеть. Ваши сотрудники вчера моим родственникам сказали, что видео, на котором показано, где он, во сколько он был, с показаниями на допросе сходится. Что вам еще надо? И Азамат Салыхов подтвердил, что всё сходится, парень не виновен». И тогда Ауганбаев спросил: «Почему он тогда сидит, если не виновен? Почему эта женщина с ребенком должна бегать туда-сюда? Машину отправляйте, чтобы в три часа [дня] Тимур был здесь в прокуратуре, чтобы мы передали его в руки жены». У меня чуть сердце не остановилось. Я уже падаю от того, что столько дней не сплю, не кушаю, только бегаю в прокуратуру и СИЗО, — рассказывает Ляйлим.
Тимуру заменили меру пресечения — с «содержания под стражей» на «подписку о невыезде». Он по-прежнему под следствием, хоть и статью переквалифицировали — теперь Киму вменяют не «акт терроризма», а «участие в массовых беспорядках». Тимур Ким написал, что с материалом дела ознакомлен, и на каждой странице указал, что не согласен.
То, что со мной произошло, — это ад. Я думал, что это конец, что моя жизнь закончится на этом, и был в шоке, если честно, что это сделала полиция, которая должна защищать народ. Это останется в памяти на всю жизнь, — говорит Тимур Ким.
Ляйлим говорит, что в январе дети не ходили в школу неделю из-за страха, боялись даже подходить к окну.
— Когда его забрали из дома, сын говорил: «Мама, папа наш не террорист же, это они сами террористы, с автоматами заходят. А у нашего папы автомата нет». Из моего мужа пытками хотели сделать террориста, — говорит Ляйлим.
Сейчас супружеская чета добивается, чтобы дело о причастности Тимура Кима к беспорядкам закрыли. Известий о ходе расследования по заявлению о пытках у них нет.
14 марта, выступая в мажилисе, заместитель агентства по противодействию коррупции Олжас Бектенов, сообщая о ходе расследований дел о пытках, сказал, что работа следователей осложняется тем, что невозможно установить личности силовиков — многие, на кого жалуются задержанные, были в масках и касках. Бектенов добавил красноречивую фразу: «Не исключается, что травмы могли быть получены в ходе массовых беспорядков».
В Казахстане дела о пытках очень редко доходят до судов. Правозащитники на протяжении многих лет отмечают, что пытки в стране остаются безнаказанными.
Багдат Асылбек радио Азаттык
