Семей. Январские протесты, погибшие в изоляторах и самоубийство после допроса

На третий день Мухажанова перевели в общую палату, тогда он попросил родных принести ему телефон. Он вышел в прямой эфир в соцсети, чтобы рассказать о случившемся. После завершения эфира к нему подошли трое мужчин в масках и потребовали отдать телефон, но он воспротивился, сказав, что у него нет телефона. Тогда его начали избивать.

«Они перевернули меня и начали пинать. Когда сообщили, что меня заберут в СИЗО, заведующий врач отдела нейрохирургии сказал, что я истекаю кровью, и что если меня заберут в изолятор, то я умру ответственность будет на забравших. Тогда меня оставили в больнице», — вспоминает активист.

Через 11 дней его выписали из больницы. На коляске его забрали в центральный отдел полиции на допрос. Спрашивали, видел ли он, как один из протестующих Руфат Хамидуллин поджег полицейские машины, сказали, если он даст показания против него, то отпустят домой. (26 декабря Руфат Хамидуллин был приговорен к 3 годам 6 месяцам лишения свободы в учреждении чрезвычайной безопасности. Его обвинили в поджоге двух полицейский автомобилей во время январских событий. Защита не согласна с приговором – В.)

«Я ответил: как я могу дать показания, если я Руфата даже не видел? Тогда надели на меня пакет и начали душить. У меня стала идти кровь из носа и я потерял сознание. Также следователи спрашивали про других активистов – про Райгуль Садырбаеву, Алию Исенову. Сказали, что мы якобы получили деньги от Мухтара Аблязова в сумме 10 тысяч долларов. Я ни у кого не брал денег, ничего такого никогда не слышал», — утверждает Мухажанов.

Активист написал заявление в Генеральную прокуратуру с требованием найти и наказать человека, который душил его пакетом, а также найти человека, стрелявшего в него. К этому моменту никого из них так и не нашли.

Мухажанов после огнестрельного ранения остался инвалидом первой группы и лишился возможности работать – он был геологом. У него есть жена и три дочери. Сейчас он добивается того, чтобы ему оплатили лечение и закрыли счета в клиниках.

«Недавно посетил нейрохирургию. Оказывается вместе с пулей внутрь попали фрагменты ткани от куртки. Когда вынимали пули, они остались там. Но остатки проникли очень глубоко, поэтому если уберут их, то могут повредить нервную систему. Поэтому не стали делать операцию, также и пуля в ноге осталась. Сейчас требую лишь одного – чтобы государство оплатило счета на лечение, но они отказываются», — говорит Мухажанов.

«Две недели лежала с наручником, прикованной к больничной койке»

6 января огнестрельное ранение получила и активистка Алия Исенова. Пуля прошла навылет через ее левую руку, когда она бежала от стрельбы в сторону акимата.

«Я пробежала где-то 10 метров, не помню, почувствовала ли боль или нет, но увидела, что моя рука в кожаной перчатке повисла. Я схватила руку и думала, что всё — отрежут. Как я с одной руку буду ходить? Потом увидела дырку в куртке от пули, она как раз была в районе сердца, потому что я бежала, держа руки у груди. И я тут же собралась, не истерила, потому что, если бы не рука, пуля могла попасть в сердце. Побежала дальше», — вспоминает она.

По ее словам, один из протестующих махал руками и крикнул военным, что здесь раненая женщина. В итоге, Исенова прошла через кордон военных. Когда ее рану начали перевязывать, кто-то крикнул: «Это активистка, хватайте ее».

«У меня забрали телефон и затолкали в автозак. СОБР с дубинками стояли. Думала, начнут молотить не по-детски. Меня когда кинули в этот автобус, они скомандовали лицом вниз, голову не поднимать. Я лежала с раненой рукой, прикрыла глаза. И тут задержанных кидали, ребят били. Я чувствовала, что может от потери крови или от холода сознание теряю. И в какой-то момент с улицы кто-то спросил “Раненая Исенова здесь?” Меня вытащили ребята и на скорой помощи увезли в больницу. Я, конечно, понимала, что наших ребят всех заберут. Но я не представляла, весь этот ужас, который с ними произойдет», — рассказывает она.

Ей сделали операцию. По рассказам Исеновой, ее окровавленную куртку, с дырками от пули забрала из больницы активистка Райгуль Садырбаева и рассказала о ситуации с Исеновой правозащитным организациям. Но 13 января к Садырбаевой пришли с обыском и забрали куртку, а ее арестовали по подозрению «в участии массовых беспорядках». А в палату к Исеновой приставили охрану.

«В ночь с 7 на 8 января я проснулась от топота. В палату забежали СОБР и полицейские. Они стали светить мне в лицо фонариком, а после назвали мою фамилию. Нас в палате было трое. Я думала на площади не убили, сейчас добьют. Когда уже ко мне подошли, сказали “Руку!”. Я вытащила правую руку. Они надели на нее наручники и приковали к изголовью кровати. Две недели лежала так. Охраняли круглосуточно. 10-го числа меня допросили сотрудники службы по противодействию экстремизму и терроризму. Как бы тоже незаконно, никакой санкции, никакого постановления. Просто сказали, что я свидетель с правом на защиту. То, что они спрашивали, я подписала. Оказывали психологическое давление. Я говорила, мне нужен прокурор, я должна знать свой статус, в чем меня обвиняют. Я была в неведении. Всем лежащим в палате не разрешали мне давать телефон», — говорит Исенова.

Через две недели активистке предоставили адвоката и сняли наручники. Ей был дан статус свидетеля с правом на защиту по статье 272 части 2 «участие в массовых беспорядках», однако по словам Исеновой, никаких следственных действий не происходит.

Она многократно писала заявление, чтобы ее признали потерпевшей, но лишь 3 октября ее дело зарегистрировали.

«За первые 2 недели я прошла медицинскую экспертизу, хотя до этого дважды уже ее проводили. Пока не знаю как двигается мое дело. Там 362 статья “превышение власти”. Я не согласна с этой статьей, потому что было ранение, это угроза жизни человеку. Я считаю, это дело должно проходить по статье 99», – отмечает активистка.

Смерти от пыток

После задержаний многие столкнулись с пытками в отделениях полиции, а затем в следственных изоляторах – их избивали дубинками, шокерами, пинали, заставляли ложиться на холодный пол. По данным Генпрокуратуры, трое из шести человек, погибших от пыток во время январских событий, скончались в Восточно-Казахстанской области (в 2022 году область разделили на две, теперь Семей относится к Абайской области – В.)

До сих пор нет информации о гибели Елдоса Калиева и Жандоса Жотабаева, скончавшихся при невыясненных обстоятельствах в отделениях полиции Семея. В феврале сообщалось, что по фактам их смерти местное управление по противодействию коррупции начало досудебные расследования по статье 362, части 4 (превышение власти или должностных полномочий, повлекшее тяжкие последствия).

В декабре брат погибшего Елдоса Калиева, Айдос Калиев сообщил Власти, что дело по факту смерти брата закрыли, так как не было найдено подозреваемых. «Смысла не вижу давать комментарий», – коротко ответил он.

26-летнего жителя Семея Елдоса Калиева задержали 10 января, когда он возвращался домой с празднования дня рождения дочери одного из друзей. О задержании брата Айдос Калиев узнал 11 января. В УВД ему сообщили, что «при обыске нашли дубинку и гранату», сообщив, что он погиб, когда оказывал сопротивление. Но по словам брата и друга – все его тело было в гематомах, нос и ребра были сломаны, пальцы рук и ног были исколоты.

Еще одного жителя Семея 36-летнего Жандоса Жотабаева задержали 6 января за участие в митинге и держали в центральном отделении полиции два дня, после чего перевели в изолятор временного содержания. 17 января сотрудники ИВС вызвали скорую помощь и сообщили о смерти Жотабаева. По словам его брата Ердоса Жотабаева, когда производили вскрытие, тело было посиневшим. Было заключено, что у него сломано 11 ребер, а также был плеврит.

Ердос Жотабаев сообщил Власти, что досудебное расследование по смерти его брата подходит к концу. В январе по делу начнется суд.

По этому делу свидетелем проходит гражданский активист Кенжебек Султанбеков, который вместе с Жотабаевым находился в одной камере. Султанбекова также задержали 6 января, когда он утром пошел в прокуратуру писать заявление.

«Нас сильно били по голове, по телу. В другой камере были слышны очень громкие крики одного парня – его адски мучали. Там был запах фекалий. Я своими глазами видел, как они прыгали на задержанных. Видимо, тогда они справляли нужду под себя, – рассказывает Султанбеков. – На следующий день меня перевели в другую камеру, где находился тот парень – Жандос. Еще двоих перевели к нам. Я сразу сказал, что парень скоро умрет, если не оказать ему помощь. Сообщил охраннику, но тот сказал, что Жотабаев притворяется. Руки Жандосу связали, он не мог есть, в руках нет кровообращения, он даже стакан держать не мог. В один момент Жандос спросил: “Аға, что будем делать?”. Я ответил, что все это незаконно, скоро выйдем на свободу. Я делаю дуа, читаю намаз. Услышал, как Жандос произносит калиму (молитва мусульман перед смертью – В.) Стучались в дверь, сказали, что Жандос умирает, но нам ответили “пусть полежит, главное умолк”. Его сердце перестало биться».
Сам 58-летний Кенжебек Султанбеков тоже серьезно пострадал от пыток. Его признали потерпевшим с повреждением здоровья средней тяжести по статье 146 «Пытки». По его словам, до сих пор его ноги в гематомах, синие. Кроме того, в отношении Султанбекова расследуется дело по статьям 269, часть 3 (нападение на здания, сооружения, средства сообщения и связи или их захват) и 272, части 2.

«У полиции есть список активистов, они называют нас “опасными людьми для государства”. Мы говорим правду, критикуем акимов, сообщаем о проблемах города, но власть не хочет это слышать. Коррупция привела к январю. Позвали еще ОДКБ. В первую очередь государство должно ставить интересы народа выше всего, а у нас думают о своей выгоде. Они сами спровоцировали все это. Все равно в один день болезнь дала бы о себе знать. Сами довели народ до этого. Мы ничего не ломали. Были провокаторы, они носили черные маски и белые перчатки. Об этом все задержанные в СИЗО говорили», – поясняет Султанбеков.

Он рассказывает, что после того, как люди заявляли о пытках, полицейские начинали торговаться с ними: «Если про это не скажешь, мы тебя отпустим, снимем с тебя статьи». Некоторых запугали. С 6 января всех до одного избивали в коридорах. Начальники видели же что происходит, почему не приняли меры, чтобы остановить все это? По закону они должны были, но у нас законов нет, все друг друга прикрывают», — добавляет мужчина.

По словам Султанбекова, в изоляторе временного содержания у всех отобрали обувь и заставили ходить босиком. Но когда задержанных отправили в следственный изолятор в Усть-Каменогорске (задержанных в Семее из-за отсутствия в городе исправительных учреждений увозили в СИЗО Усть-Каменогорска, а на допросы везли обратно в Семей – В.) им вернули не свою, а чужую обувь: «У меня размер обуви был 42, но мне сказали надеть 46 размер. А что делать хозяину этой обуви? Ему же не подойдут мои».

«Сообщают, что погибли двое. Но сколько без вести пропавших? К некоторым врывались в дома – избивали, срезали бороды. Как после этого полиция смотрит в лицо народа, какое им оправдание? По официальным данным, во время январских событий погибли 238 человек. А что с теми, которые совершили самоубийство? Кто их довел до этого? Вот это позор. Кто виноват в этом?», – говорит Султанбеков.

Найден повешенным после допроса

Спустя восемь месяцев после январских событий, генеральная прокуратура Казахстана опубликовала список погибших. В него вошли 238 имен, но нет никаких данных об обстоятельствах их смерти, о возрасте и о месте событий. Кроме того, есть погибшие, чьи имена не вошли в официальный список генпрокуратуры.

В списке не было 25-летнего жителя села Каскабулак Абайской области Акжола Килыбаева. Его мать Нургуль Килыбаева 9 января нашла сына повешенным в гараже после допроса полицейскими из-за участия в митингах в Семее. Мать не верит, что сын мог совершить суицид.

«Он не погиб на митинге, но он умер из-за участия в нем. Он всегда был против самоубийства. Все говорят, что он не сам умер, у него не опухла голова, на шее не было следов от веревки. В марте собирался жениться, у него есть один сын. Он был сильным, высоким, был гордым парнем», – говорит мать погибшего.

Вечером Нургуль Килыбаева позвонила сыну. Тогда он сказал, что с ним вместе его односельчане и то, что после окончания выступления акима поедет домой. Вечером он вернулся домой. Село Каскабулак находится в сотне километров от Семея.

«6 января он собирался забить скот на зиму, я была в городе, уехала туда на праздник к родственникам, но у них все отменилось из-за событий в городе. Мне удалось найти такси лишь 7 января. Вернулась вечером домой. Куда бы я не уходила, дома всегда было тепло, затоплена печь», – говорит Килыбаева.

На следующий день Акжол сообщил матери, что участковый полицейский из соседнего села Абай вызывает его написать объяснительную. Рядом были еще трое односельчан, которые вместе с ним были на митинге. Уходя из дома Акжол сказал матери: «Не волнуйся, мы ничего не натворили». Килыбаева попросила молодого участкового приглядеть за сыном.

«Я звонила ему несколько раз, но телефон был отключен. В 23:00 позвонила нашему соседу Мереке и он сказал, что трое только что вышли, но Акжол все еще внутри. В полночь позвонила – он не вышел. Я начала звонить всем знакомым родственникам из Абая. Участковый сообщил, что с ним все в порядке, что привезут его домой, но я не сомкнула глаз. И в 2:57 позвонил Акжол и сказал “Мама, я вышел, не волнуйтесь”, но голос его был подавленным. Я этот звонок из истории телефона все еще не удалила», – говорит, тяжело вздыхая, Нургуль Килыбаева.

До четырех утра она ждала возвращения сына. В 4:45 она сводила внука в туалет и уложила спать.

«Внук попросил лечь рядом и я уснула на 10-15 минут. Я резко проснулась от шока, как будто кто-то меня толкнул. Посмотрела в коридор – висит его верхняя одежда, а на полу лежала обувь. Успокоилась, подумав, что он вернулся и пошла в спальню, его там не было. В других комнатах тоже. Позвонила на телефон – отключен. Не думаешь же сразу о плохом, думала, разрядился телефон и может пошел смотреть за скотом. Посмотрела сарай, туалет. Его нигде не было. Позвонила Мереке, он вздрогнул от услышанного, сказал, что видел, как он зашел домой. Но я не смотрела гараж, пошла туда, дверь была закрыта, крючок был открыт. Увидела Акжола, как будто он стоял прислонившись. Я светила фонариком и позвала его, но он не отозвался. Подошла ближе и увидела его. Нет, мой сын не мог умереть», — рассказывает женщина.

По ее словам, антикоррупционная служба возбудила дело «о доведении до самоубийства» по факту смерти Акжола Килыбаева, но недавно пришло письмо о приостановлении расследования. Нургуль Килыбаева вместе с адвокатом еще раз написали заявление в прокуратуру Абайской области. Пока ждут ответа. По словам Килыбаевой, за это время оказывалось давление на родственников, на тех кто им помогает, включая адвоката.

«Его допрашивали до 2:30, но в протоколе написали, что допрос длился с 21:13 до 21:42. Не признали, что допрашивали его 5 часов. Но в начале мне случайно отдали эту бумажку, – показывает она бумагу, где полковник полиции УВД Абай ответил на ее запрос, что Акжола допрашивали до 02:30. – В начале нам выдали справку, что он умер 8 января, потом с помощью усилий удалось изменить на 9 января. Видео стерлись. Не можем получить ответы на наши вопросы».

Также из телефона Акжола пропали две сим-карты и карта памяти. «Когда в ночь допроса он вышел из Абая, последний раз он позвонил мне с этого же номера телефона. Сим-карту из телефона надо вытащить специальной иголкой, мой сын не станет же убирать сим-карту из телефона. Значит, после того, как он вернулся домой, ему кто-то позвонил и он вышел… Также не нашли его ключей от дома».

«Он сам построил этот дом, все с самого начало планировал сам. На каждый месяц у него были планы, он не действовал без плана. На поминальный обед пришли его одноклассники и все вспоминали, как он всегда пытался развивать свое родное село. Мой сын помогал всем. Когда мы строили этот дом, он параллельно помогал строить мечеть. Всегда держал слово. Всегда говорил правду в лицо, акима критиковал за то, что он не помогает сиротам. Всегда советовался со мной», – вспоминает Нургуль Килыбаева.

Закрытие дел, процессуальное соглашение

В декабре несколько человек, обвиняемых в январских событиях, получили уведомление о том, что их дела были прекращены. Среди них пострадавший от пыток активист Тимур Иржанулы. Его мать Сания Клейменова сообщила, что через почту получили письмо от прокуратуры Абайской области – его дело «за участие в массовых беспорядках» закрыли за неимением уголовного деяния на 5 января. «Не знаю, что стало поводом, но сегодня еще один в общем чате сообщил, что его дело тоже закрыли, – сказала она. Также закрыли дело по пыткам, но Клейменова намерена обжаловать решение. – Были пытки, держали в изоляторе 6 месяцев. В Астану ездила три раза. То ездили в прокуратуру, то СИЗО. Таким образом не заметили даже, как прошел уже год. Прочитала это письмо не знаю, верить или нет».

Об истории Тимура Иржанулы Власть рассказывала в материале “Пережить январь”.

Такое же уведомление получил 57-летний Фарид Ишмухамбетов, который силой был задержан 6 января и содержался в следственном изоляторе 8 месяцев.

«Я ничего не громил, не поджигал, не переворачивал. Наоборот старался сдерживать людей. Все равно за народные деньги восстанавливать будут. За год ничего не поменялось, кроме того, что Семей областью сделали. Хотеть-то можно многого, а что реально будет сделано мы еще посмотрим. Самая богатая страна, но везде нищета. Постоянная неуверенность в завтрашнем дне. И ситуация все хуже и хуже, из-за этого и люди вышли, люди здесь не виноваты, виновата власть, которая довела до этого. Разные требования были, эти требования уже не одно десятилетие выдвигаются. Если бы разрешали митинги проводить официально, такого скопления народа бы не было, если бы эти вопросы решались, вот этого беспорядка не было бы», – утверждает Ишмухаметов.

Он писал заявление как потерпевший от пыток: «Приезжал Антикор, но ворон ворону глаз не выклюет. Это сделано на показуху, постепенно эти дела закрываются. Я был в шапке и в капюшоне, я не могу их опознать, только если по голосу. Все видеокамеры были отключены», – рассказывает Ишмухаметов.

Об этом рассказал и его соратник Нуржан Сембаев, который также был задержан в акимате. 5 января его не было на площади, так как полиция забрала его из дома. 6 января он вышел узнать, что происходит на площади и попал под силовой разгон.

«Они в акимате нас задержали и связали руки. Нас взяли солдаты, по спине били. После них пришли СОБР, они вообще, как звери начали тупо всех избивать, уже связанных людей. Даже солдаты начали их успокаивать, просили не бить связанных. Я просто все это слышал, не видел, потому что нельзя – по голове получаешь сапогом или дубинкой. Это было несколько дней подряд. Со мной две женщины были. Я уже привык к избиениям, не чувствую, а они еще и женщин били», – рассказал Сембаев.

Есть немало тех, кто заключил процессуальное соглашение, однако многие пожалели об этом после того, как узнали о закрытии уголовных дел других обвиняемых.

26-летний сын Берикхана Муканова Ернар Берикханулы 22 сентября подписал процессуальное соглашение – его обвинили по статьям 269, части 3 и 272, части 2. Ему дали четыре года условно, после чего сократили срок из-за амнистии. У него осталось полгода.

«Сейчас я сожалею. А что, если мы бы не пошли на процессуальное соглашение? Мы, пенсионеры, боялись, что с ним что-то случится. Были 7-8 парней, которые не стали подписывать соглашение и недавно их дела закрыли. Наш сын никакого преступления не совершал, если бы мы до конца не признавали, возможно, и у него закрыли бы дело. Он еще не женат, мы боялись, что его посадят, у него висели две статьи. Вынуждены были согласиться», – говорит Муканов.

Назерке Құрманғазинова, Ақбота Узбекбай,  “Власть”